Желтый дом. Том 1 - [13]

Он

Он — это моя величайшая тайна. Я с ним часто встречаюсь, беседую, спорю. Ему я рассказываю обо всех своих делах и выслушиваю Его замечания и советы. Мне даже и говорить-то не приходится, ибо Он обо всем догадывается сам. Встречаюсь я с Ним в самое неожиданное время и в самых неожиданных местах. Прохожу я, например, по Лубянке мимо самого главного здания Самого Гнусного Учреждения (СГУ) страны, а Он тут как тут. Все-таки крепкий мужик был этот Железный Феликс, думал я, глядя на бронзовую статую Дзержинского в центре площади. Иллюзия, говорит Он. Надо различать подлинно человеческую волю и волю кажущуюся, скотскую. Подлинная воля не сопряжена с насилием, кажущаяся опирается на насилие и воплощается в нем. Меня в свое время месяц продержали в карцере и не давали спать, заставляя подписать нужные им показания. Я не выдержал, конечно, и сам не помню, не понимаю, как подписал. Моего следователя орденом наградили за то, что он проявил волю. А меня осудили за малодушие. Поверь мне, все Они, и этот Железный Мудак (извини за грубость) в первую очередь, были полными ничтожествами. Их история вынесла на поверхность, и Они начали выпендриваться. И свою ничтожность Они компенсировали ужасающими проявлениями ложной воли. Если бы ты знал, как мне хочется иногда дать Им по морде! Может быть, ты и прав, говорю я. Но ухитрились же Они своими именами засрать землю и историю. А это... Это ничего не значит, говорит Он. Это тоже признак Их мелкости. Не обращай на Них внимания, игнорируй Их. Их надо наказывать не порицанием, а игнорированием. Для бандитов высшая похвала — ругать их за зверства. Не думай о Них, и Они станут малюсенькими, какими Они и были на самом деле. Знаешь, что больше всего бесило моего следователя? Он насиловал меня от имени Истории, а я... Я пытаюсь о Них не думать, говорю я, но Они все время лезут в голову. Такое ощущение, будто Они все время со мною и нет никакой возможности от Них избавиться. Понимаю, говорит Он. Меня самого Они измучили. Я ведь только советы давать мастак. А зачем тебя понесло на эту Лубянку? Так я же тут рядышком живу, говорю я. Я же вырос под сенью этого здания. Из окон школы видел его постоянно. В университет ходил мимо него. Можно было бы ходить другими путями. Но что поделаешь, привык. И этот путь короче. И безопаснее, как это ни странно.

Идеология

Наше общество идеологическое, говорит Учитель. Западное же общество является нравственно-правовым. Прошу понять меня правильно. Дело не в том тут, что где-то большую или меньшую роль играет идеология, право, мораль. Думать так — плоско и пошло. В обществе могут иметь место насилия и беззакония и может процветать разврат, но общество по типу может оставаться нравственно-правовым. В обществе может процветать идеологический цинизм, но общество может оставаться идеологическим. Я имею в виду некие формальные механизмы организации общества. Это — во-первых. А во-вторых, идеология нашего общества имеет сложную структуру. Так, я различаю официальную идеологию и практическую, основную и производную, универсальную и конкретную. В фактической идеологии это все перемешано. При изучении нашей идеологии надо отказаться от привычных способов мышления. Что я имею в виду? Ее надо рассматривать не как некое «учение», не как некую совокупность текстов (сочинений классиков, сочинений последователей и профессиональных идеологов, речей вождей и постановлений партии и т.п.), а как некий практически действующий аппарат идеологической организации населения, лишь отчасти не всегда адекватно представляемый «учением». Надо смотреть на идеологию с точки зрения определенных правил поведения людей в обществе. С этой точки зрения идеология не есть ложь и орудие оболванивания людей. Это — серьезный фактор их повседневной реальной жизни.

Верно, говорит Учитель (в ответ на мое возражение), идеология встречается во всяком обществе, как и право и мораль. Товарно-денежные отношения встречались в различных обществах на заре истории, но это не дает оснований считать их капиталистическими. Капиталистическим мы называем такое общество, в котором они приобретают доминирующее влияние и становятся всеобщими. Так обстоит дело и с идеологией. Нужны особые условия, чтобы общество стало идеологическим, чтобы идеологические отношения людей приобрели доминирующее влияние на весь строй жизни общества. Это впервые в истории осуществилось у нас в масштабах, влияющих на судьбы всего человечества. Одно из упомянутых условий — сам тип нашей идеологии и его адекватность социальному строю общества. И давай оставим хотя бы на время наши насмешки над марксизмом-ленинизмом. Обдумаем некоторые его аспекты серьезно. Не для открытий, конечно. А для себя. Как говорится, смеха ради.

Я соглашаюсь, конечно. Но не потому, что я с этим согласен (я как раз не согласен), а потому, что меня подавляет авторитет Учителя. Он намного старше меня, пьет вдвое чаще и выпивает каждый раз вдвое больше — он СНС. И спорить с ним бессмысленно, ибо он все равно переговорит. И ко всему прочему, я люблю его слушать.

Они

«Они» — выражение очень емкое по смыслу. Оно аналогично русскому мату и в зависимости от ситуации может выражать многое. В общем слово «Они» обозначает всю ту совокупность лиц, от которых ты зависишь в своей жизненной судьбе или в данной конкретной ситуации. Это — нечто противостоящее тебе в качестве неподвластной тебе силы, которая способна причинить тебе любую пакость. Причем силы эти имеют чисто социальную природу. Это — своеобразная форма персонификации безликих общественных сил, оказывающих на тебя давление в каждом шаге твоей жалкой жизненной линии. Явление это поразительное. Вдумайтесь: персонификация обезличенного! Если даже Они — вполне определенные лица, чтобы стать для тебя «Они», Они должны быть сначала обезличены и затем уж наделены особой формой личностного начала. Тем самым мы непроизвольно осуществляем абстракцию, то есть выделяем в поведении людей нечто не зависящее от их индивидуальности, и одновременно конкретизацию, то есть воспринимаем абстрагированное как некое могущественное индивидуальное существо «Они».