Желтые обои, Женландия и другие истории - [38]

Я никогда не видел и с трудом себе представлял, что люди возьмутся за такой труд, как намеренное повторное засаживание всех лесных угодий другими видами деревьев. Однако для них все это, похоже, представлялось в пределах обыденного здравого смысла, как нам перепахать лужайку перед домом и заново засеять ее травой. Теперь каждое дерево приносило плоды — съедобные плоды. Они особенно гордились одним, изначально не приносящим никаких плодов — то есть пригодных в пищу, — но отличающимся дивной красотой, из-за которой его решили сохранить. Опыты проводились в течение девятисот лет, и теперь нам показали это поразительное дерево, дающее обильный урожай.

Они рано пришли к выводу, что деревья являются лучшими плодоносящими растениями, требующими гораздо меньше труда для культивации почвы, дающими большее количество съестного на единицу площади и к тому же способствующими сохранению и обогащению земель.

Так же рационально они отнеслись и к сезонным культурам, поэтому фрукты, орехи, злаки и ягоды произрастали круглый год.

В горных районах неподалеку от скального пояса случалась настоящая зима со снегом. Ближе к крайней юго-восточной точке, где располагалась большая долина с озером, подпитывающимся из подземных источников, климат напоминал калифорнийский. Там в изобилии росли цитрусовые, финиковые и оливковые деревья.

Что меня особенно поразило, так это их система внесения удобрений. Вот небольшой изолированный кусок земли, где, как можно подумать, обычные люди давным-давно вымерли бы от голода или же опустились бы до звериной борьбы за существование. Эти изобретательные культиваторы разработали великолепную систему удобрения земли всем, что из нее исходило. Все остатки пищи, промышленные отходы от деревообработки или текстильного производства, твердые отходы из сточных вод должным образом перерабатывались и вносились в почву. Все исходящее из земли возвращалось обратно в нее.

Практический результат походил на ситуацию с ухоженным лесом: вместо прогрессирующего истощения почвы, как в остальных странах мира, интенсивно наращивался ее плодородный слой.

Когда мы впервые увидели все это воочию, то разразились такими восторженными комментариями, что они удивились, отчего мы так восхваляем столь очевидные проявления здравого смысла. Потом спросили, как земли возделываются у нас, и нам оказалось довольно трудно отвлечь их разговорами о размерах наших пахотных земель и с сожалением признать беспечность, с которой мы снимаем с них сливки.

По крайней мере мы решили, что нам удалось их отвлечь. Чуть позже я узнал, что помимо того, что они аккуратно фиксировали все сказанное нами, была составлена некая модель-схема, куда скрупулезно вносилось и изучалось все, что мы говорили, и все, чего явно избегали. Для этих искушенных педагогов не представляло никакого труда очень точно оценить наши достижения — в некоторых областях. Имея перед собой определенную последовательность фактов, которые, похоже, приводили к очень нелестным выводам, они всегда предоставляли нам право сомневаться, оставляя вопрос открытым до получения новых данных. Некоторые вещи, которые мы привыкли считать совершенно естественными или же обусловленными ограниченностью возможностей человека, вызывали у них совершеннейшее неверие, и, как я уже сказал, мы между собой молчаливо согласились скрывать многое из того, что происходило в жизни общества у нас дома.

— Вот ведь въедливые какие! — вспылил Терри. — Конечно же, им не понять мира мужчин! Они не люди, а сборище самок!

Это говорилось после того, как Терри пришлось признать, что они размножаются партеногенезом.

— Жаль, что наши умы не такие же въедливые, — ответил Джефф. — Ты и вправду думаешь, что нам делает честь то, что мы плетемся под ручку с бедностью и болезнями? У них царят покой и изобилие, довольство и красота, доброта и ум. По-моему, они очень неплохой народ!

— Вот увидишь, у них есть изъяны, — стоял на своем Терри. Отчасти из чувства самооправдания мы втроем начали выискивать у них недостатки. До прибытия сюда мы очень подробно развивали эту тему — в своих бессмысленных размышлениях и разговорах.

— Допустим, они есть, — вновь и вновь повторял Джефф. — Тогда каковы же они?

Мы были совершенно уверены в неизбежной ограниченности большинства женщин и наличии у них изъянов и пороков. Мы ожидали, что они подвержены так называемому «женскому тщеславию» — «рюшки-безделушки», а обнаружили, что они изобрели одежду более совершенную, чем китайское платье, при желании богато украшенную, неизменно удобную, изящную и со вкусом пошитую.

Мы ожидали увидеть отупляющий, изнуряющий и монотонный труд, а обнаружили смелые решения социальных вопросов, далеко превосходящие все наши усилия, вкупе с полностью равным нашему уровню технического и научного развития.

Мы ожидали встретить убогость и низость, а увидели столь развитое общественное сознание, по сравнению с которым наши народы выглядели дерущимися детьми, к тому же слабоумными.

Мы ожидали столкнуться с завистью, а увидели всеобъемлющую сестринскую любовь и непредубежденность мышления, которые нам даже не с чем было сравнивать.