Жёлтые цветы - [22]

— Мне нужно кое‑что выяснить, — ответил мистер Верниер. — Нынче вечером я на пару дней уеду из Апстока, а когда вернусь, думаю, смогу говорить вполне уверенно.

Такой привычный и понятный мистер Верниер: долговязый, сухощавый, с вечно прищуренными глазами, резким орлиным носом, скрипучим голосом и длинными подвижными пальцами. Джейн, однако, продолжала видеть внутренним взором сверкающие доспехи, пылающий на солнце меч и что‑то вроде белых крыльев за спиной жильца Риксов.

***

После обеда Джейн долго говорила с миссис Ленгстон. Та обещала, что доктор осмотрит Чарльза и постарается как‑то облегчить его страдания. Выслушав сетования Джейн на жалкое состояние одежды Чарльза, — рассказывая об этом, девушка снова расплакалась, — миссис Ленгстон приняла решение:

— Я пошлю ему пару рубашек и что‑нибудь из старых вещей доктора. Ему, правда, всё это будет не по росту, он ведь, как я поняла, много выше Роберта, но вещи хотя бы будут чистые и целые.

— Миссис Ленгстон!.. — всхлипнула Джейн. — Не знаю, как вас благодарить. Вы так добры ко мне. И к бедному Чарльзу.

Миссис Ленгстон ласково улыбнулась и погладила Джейн по плечу.

— Мисс Марпл, милая Джейн, если вы позволите вас так называть. Люди должны быть добры друг к другу. Мистер Торнфилд мог вести жизнь неправедную и порочную, он поступил с вами в высшей степени недостойно, но это не даёт оснований быть к нему жестокими. Он и так сурово наказан.

— Вы полагаете, что жизнь обошлась с ним справедливо? — печально спросила Джейн, вспомнив слова мистера Верниера.

Миссис Ленгстон покачала гладко причёсанной темноволосой головой.

— Я полагаю, что у всех наших поступков есть последствия. И, делая выбор, мы выбираем надолго вперёд. Чарльз Торнфилд сделал дурной выбор. Что ж, это повод задуматься для других.

В тот вечер, заплетая перед сном косу, Джейн вдруг ясно осознала, что мир, в котором она жила до сих пор, то ли полностью изменился, то ли вовсе исчез.

Дни до пятницы, на которую было назначено повторное слушание дела, тянулись невыносимо медленно. Мистер Верниер уехал, к Ленгстонам никто не захаживал выпить вечером чаю. Джейн занималась рисованием с Уильямом, — мальчик делал заметные успехи, — вязала в обществе миссис Ленгстон и прилежно составляла опись книг и богословских трудов, упомянутых в дневниках мистера Форсайта. О последнем её особо попросила мисс Митчем, с которой Джейн, к величайшей своей тоске, виделась теперь в доме викария ежедневно.

Мисс Митчем, судя по всему, вознамерилась взять компаньонку покойной подруги под своё покровительство. Покровительство состояло в том, что пожилая дама помыкала Джейн, как могла: посылала её то к аптекарю, то на почту, просила читать вслух скучнейшие брошюры, над которыми Джейн изо всех сил старалась не заснуть, а главное, бесконечно рассказывала о покойном мистере Форсайте, о его высоком призвании и значении его трудов.

— Если бы не болезнь Лавинии, из‑за которой он принял опрометчивое решение воспользоваться услугами местного колдуна, — говорила мисс Митчем, скорбно заламывая брови, — Джорджа ждало бы великое будущее. Когда обо всём стало известно, Джордж был вынужден оставить миссию, чтобы избежать скандала. Разумеется, его блестящий ум и редкостный дар проповедника от этого не пострадали, но, увы, высокое положение в церкви для него отныне было невозможно.

Наслушавшись в четверг за чаем о погубленной карьере мистера Форсайта, Джейн вернулась к Ленгстонам в расстроенных чувствах и застала в доме весёлую суматоху: только что приехал из школы на каникулы Руперт. Джейн, занимавшая комнату мальчика, почувствовала себя крайне неловко.

— Миссис Ленгстон, — прошептала она, отведя хозяйку в сторону, — мне лучше вернуться в Гаскин–Гейт. Я не хочу вас стеснять.

— Полно, дорогая Джейн, вы никого не стесняете, — ответила миссис Ленгстон. — И потом, вы ведь всё равно собирались к сестре, если коронер вынесет завтра решение. К чему лишние переезды.

Несмотря на сердечность миссис Ленгстон, на душе у Джейн не стало легче. Она тихонько ушла наверх, — это комната Руперта, напомнила она себе, — и, чтобы прогнать дурные мысли, по привычке взялась за бумаги мистера Форсайта. После разговоров с мисс Митчем ей хотелось заново перечитать историю о том, как заболела миссис Форсайт, и как мистер Форсайт сделал важнейший в своей жизни выбор, из‑за которого позже так пострадал.

Глаза Джейн скользили по давно знакомым ей строкам:

23 августа. Милой Лавинии всё хуже. Доктор Гийо, французский врач из Гран–Бассама, подтвердил наши самые страшные опасения. Болезнь Л. — лихорадка эдже'йара, которая около трёх месяцев назад поразила несколько деревень к северу от Аккры. Исцеления от этого недуга европейская медицина не знает, но, возможно, сказал доктор Гийо, имеет смысл обратиться к здешним знахарям, которые, по его словам, умеют облегчать течение болезни и продлевать жизнь больному. Прибегнуть к помощи колдовства…

Эдже'йара, повторила Джейн непривычно звучащее слово. Потом, смутно вспомнив что‑то, перелистала дневник на несколько дней назад и нашла нужное:

«От легчайшего прикосновения на коже Лавинии остаются синяки, — читала она, ведя пальцем по странице. — Она уже не может пить… Сижу подле неё до утра…».