Желтая маска - [20]

— Ах, пойди на бал, Нанина, пойди на бал! — закричала Ла Бьонделла, хлопая в ладоши.

— Конечно, она пойдет, — сказала сиделка. — Надо с ума спятить, чтобы упустить такой замечательный случай!

Нанина была в замешательстве. Она немного поколебалась, потом отвела Марту Ангризани в уголок и шепотом спросила ее:

— Как вы думаете, во дворце у маркиза не будет священников?

— Господи! Деточка, что за вопрос?! — возразила сиделка. — Священники — на костюмированном балу! Скорее ты увидишь турка, служащего обедню в соборе. Но допустим даже, что во дворце ты встретишь священников, что же из этого?

— Ничего, — глухо произнесла Нанина.

Она побледнела и отошла в сторону. Великий страх владел ею при возвращении в Пизу: страх снова встретить отца Рокко. Она не могла забыть о том, как впервые узнала во Флоренции о его недоверии к ней. От одной мысли снова встретиться с ним, после того как ее вера в него навек была поколеблена, она слабела и у нее замирало сердце.

— Завтра в комнате экономки, — сказал, надевая шляпу, мажордом, — ты найдешь свое новое платье готовым для примерки.

Нанина сделала реверанс и больше не выставляла возражений. Перспектива обеспечить себе кров на весь будущий год среди людей, которых она знала, да к тому же совет Марты Ангризани и горячее желание сестренки получить обещанный гостинец, — все это примирило ее с тяжелым испытанием, каким она считала свое появление на балу.

«Какая радость, что все наконец улажено! — подумал мажордом, как только опять очутился на улице. — Посмотрим, что теперь скажет маркиз! Если он не извинится в том, что назвал меня негодяем, в ту же минуту как увидит номер тридцатый, он будет самым неблагодарным человеком на свете».

Дойдя до дворца, мажордом нашел перед ним рабочих, занятых устройством наружных декораций и иллюминации для бальной ночи. Уже собралась небольшая толпа и глазела, как устанавливали лестницы и сколачивали помосты. Среди тех, кто стоял ближе к краю толпы, мажордом, пылкий почитатель прекрасного пола, обратил внимание на даму, поразившую его своей красотой и изяществом фигуры. Когда он на миг задержался поглядеть на нее, косматый пудель (облизывавший морду, словно он только что славно угостился) протрусил мимо, потом вдруг остановился возле дамы, подозрительно понюхал и начал рычать на нее без малейшего видимого вызова с ее стороны. Мажордом, который вежливо подошел, чтобы прогнать палкой собаку, увидел, как дама вздрогнула, и услышал, как она воскликнула с изумлением:

— Ты опять здесь, чудовище! Неужели Нанина вернулась в Пизу?

Это восклицание дало мажордому, человеку галантному, повод заговорить с изящной незнакомкой.

— Простите, сударыня, — сказал он, — но я слышал, как вы упомянули имя Нанины. Осмелюсь спросить, не имеете ли вы в виду хорошенькую молодую работницу, живущую близ Кампо-Санто?

— Именно ее, — ответила дама, которая очень удивилась и сразу же заинтересовалась.

— Может быть, вам приятно будет узнать, синьора, что она только что возвратилась в Пизу, — учтиво продолжал мажордом, — и более того, что она некоторым образом возвысится в свете. Я только что пригласил ее прислуживать на большом балу у маркиза, и мне едва ли приходится говорить о том, что при таких обстоятельствах, если только она сумеет пустить в ход свои козыри, ее судьба обеспечена.

Дама поклонилась, на миг пристально и задумчиво взглянула на своего осведомителя, потом внезапно удалилась, не произнеся больше ни слова.

«Странная женщина, — подумал мажордом, входя во дворец. — Надо будет завтра спросить о ней у номера тридцать!»

Глава II

Смерть Маддалены д'Асколи произвела полный переворот в жизни ее отца и дяди. Когда прошло первое потрясение тяжкой утратой, Лука Ломи объявил, что теперь, после кончины любимой дочери, он не в силах — по крайней мере на некоторое время — возобновить работу в своей студии, где каждый уголок так грустно напоминает ему о ней. Поэтому он принял приглашение участвовать в реставрации каких-то недавно найденных в Неаполе произведений древней скульптуры и отправился в этот город, оставив мастерскую в Пизе всецело на попечении брата.

После отъезда маэстро отец Рокко распорядился тщательно завернуть статуи и бюсты в полотно, запер дверь студии и, к удивлению всех, кто знал его раньше как деятельного и умелого скульптора, больше не появлялся там. Свои священнические обязанности он выполнял с прежним усердием, но реже, чем это было раньше в его привычках, посещал дома своих друзей. Сравнительно чаще он приходил во дворец д'Асколи осведомиться у привратника о здоровье ребенка Маддалены, и ему всегда сообщали, что малютка процветает на руках у лучших пизанских нянюшек. Что же касается сношений патера с его вежливым маленьким приятелем из Флоренции, то они прекратились уже несколько месяцев назад. Быстро доставленные отцу Рокко сведения о том, что Нанина находится в услужении одной из самых почтенных дам в городе, видимо, избавили его от всякого беспокойства о ней. Патер не делал попыток оправдать себя в ее глазах и только потребовал, чтобы его сверхучтивый маленький посетитель минувших дней дал ему знать, если девушка почему-либо оставит свою должность.