Желтая маска - [15]

— Довольно неприятное дело, — ответил человечек, смущенно оправляясь после своего третьего поклона. — Швейка Нанина, которую вы поручили попечениям моей жены около года назад…

— Что же с ней? — с живостью спросил патер.

— К сожалению, должен сказать, что она покинула нас, вместе со своей маленькой сестрой и с этой пренеприятной собакой, которая рычит на всех.

— Когда они ушли?

— Всего лишь вчера. Я сразу отправился сообщить вам об этом, так как вы особенно настойчиво рекомендовали нам присматривать за ней. Не наша вина, что она ушла. Жена была с ней сама доброта, а я всегда обходился с ней, как с герцогиней. Я покупал циновочки у ее сестренки; и даже мирился с воровством и рычанием их неприятного пса…

— Куда они направились? Вы это узнали?

— Я узнал, обратившись в паспортное бюро, что они не покидали Флоренции, но в какую именно часть города они переехали, я еще не имел времени выяснить.

— А теперь скажите, пожалуйста, почему, собственно, она ушла от вас? Нанина не такая девушка, чтобы действовать без основания. У нее должна была быть причина для ухода. В чем дело?

Человечек помедлил и отвесил четвертый поклон.

— Вы помните ваши тайные наставления моей жене и мне, когда вы впервые привезли Нанину в наш дом? — спросил он, беспокойно озираясь по сторонам.

— Да, вы должны были следить за ней, но позаботиться о том, чтобы она не заподозрила вас. В то время легко могло случиться, что она попыталась бы вернуться в Пизу без моего ведома; между тем многое зависело от того, чтобы она оставалась во Флоренции. Теперь я думаю, что был неправ, не доверяя ей; но было крайне важно предусмотреть все возможности и не слишком полагаться на мое доброе мнение о девушке. По этим причинам я, действительно, поручил вам тайно следить за ней. В этом вы вполне правы, и мне не на что жаловаться. Продолжайте!

— Вы помните, — возобновил свою речь маленький человечек, — что первым следствием соблюдения ваших указаний было открытие (о котором мы немедленно вам сообщили), что она потихоньку учится писать?

— Да; и я также помню, что дал вам знать, чтобы вы ничем не выказывали, что вам об этом известно, а выждали и посмотрели, не начнет ли она пользоваться своим новым уменьем и не станет ли относить или отсылать на почту письма. В своем очередном месячном отчете вы сообщали, что она не сделала ничего подобного.

— Ни разу! Но три дня назад мы выследили ее, когда она вышла из своей комнаты в моем доме с письмом, которое отнесла на почту и опустила в ящик.

— И вы заметили адрес, прежде чем она вынесла письмо из дома?

— К несчастью, нет, — ответил человечек, краснея и исподлобья поглядывая на патера, будто ожидая сурового выговора.

Но отец Рокко промолчал. Он размышлял. Кому она могла писать? Если Фабио, то почему, прежде чем послать ему письмо, она ждала месяц за месяцем, после того как научилась пользоваться пером? А если не Фабио, то кому еще она могла писать?

— Я сожалею, что не узнал адрес, я чрезвычайно сожалею об этом, — произнес человечек с низким виноватым поклоном.

— Теперь поздно жалеть об этом, — холодно отозвался отец Рокко. — Расскажите, как это случилось, что она покинула ваш дом; я еще не слышал об этом. Но будьте кратки; меня с минуты на минуту могут призвать к постели близкой и любимой родственницы, которая тяжко больна. Я буду слушать вас с полным вниманием, но вы должны занимать его возможно более короткое время.

— Я буду сама краткость! Во-первых, надо вам знать, что у меня есть — или, вернее, был — подмастерье, лодырь и бессовестный негодяй.

Священник презрительно поджал губы.

— Во-вторых, этот самый бездельник имел нахальство влюбиться в Нанину.

Отец Рокко вздрогнул и стал слушать с особым вниманием.

— Тут я должен отдать девушке справедливость: она ни малейшим образом не поощряла его, и когда он отваживался заговаривать с ней, всегда давала ему спокойный, но весьма решительный отпор.

— Славная девушка! — сказал отец Рокко. — Я всегда говорил, что она славная девушка. Ошибкой с моей стороны было не доверять ей.

— Помимо других проделок, — продолжал человечек, — в которых этот мошенник подмастерье оказался виновным, он позволил себе совсем уж невероятную гадость: вскрыл отмычкой замок моего письменного стола и рылся в моих личных бумагах!

— Вы не должны были хранить их. «Личные» бумаги всегда должны быть сожженными бумагами!

— В дальнейшем так и будет. Я позабочусь об этом.

— Были какие-либо мои письма к вам насчет Нанины среди этих личных бумаг?

— К несчастью, да. О, пожалуйста, простите на этот раз мою недостаточную осторожность! Это никогда не повторится.

— Продолжайте! Подобную неосмотрительность простить нельзя; можно только принять против нее меры на будущее. Я полагаю, что ваш подмастерье показал мои письма девушке?

— По-видимому, так и было. Хотя зачем ему понадобилось…

— Простак! Разве вы не сказали, что он был (как вы это назвали) влюблен в нее и не встречал взаимности?

— Да, я сказал и знаю, что это правда.

— Хорошо! Так не было ли в его интересах, раз он не мог произвести на нее впечатление, по крайней мере добиться права на ее благодарность и попытаться победить ее таким путем? Для этого он мог показать ей мои письма, чтобы она знала, что в вашем доме за ней следят. Но не об этом сейчас речь. Вы высказали предположение, что она видела мои письма. На каком основании?