Желтая акация - [47]
Кася при этих словах, приложив руку к сердцу, поклонилась на все четыре стороны дубам, березам, ореховым насаждениям. Это было такое искреннее, такое сердечное проявление настоящего восторга перед природой, что казалось, она не читает, а импровизирует тут, в этом сказочном храме красоты.
Невозможно передать то впечатление, какое произвело на благодарных слушателей это чтение. Они целиком присоединялись к этой лирической исповеди, к последним ее строкам:
Но время идет. Распрощались. Немного погрустили, особенно те, которые возвращались назад, в Ботяновичи.
Разъехались в разные стороны.
В Москву
В счастливый путь! Всегда в движенье!
В лицо крутой мне ветер бьет.
Какое ж предостереженье
Мне в час разлуки друг дает?
Максим Рыльский
Поезд тронулся с места. Ускорил ход. Прощай, родной Минск! Завтра Москва. Красивая, привлекательная, огромная Москва. Неугасимый светоч коммунизма. Город, в котором жил и работал великий Ленин, где живут и работают его ученики, исполнители его заветов.
Как хочется скорее увидеть все это своими глазами.
Так мечтали ботяновские школьники, устроившись в поезде. А устраивались так, что лучше и придумать нельзя: в одном купе разместились Нина Ивановна и девочки, рядом мальчики.
Мальчики сразу пришли проведать девочек:
— А ваше купе не лучше ли? Может, поменяемся?
Но оказалось, что оба купе — как две капли росы на листке клевера.
Ганна от полноты чувств, от волнения, присущего в минуты расставания даже бывалым путешественникам, запела «Калину».
На нее сразу зашикали:
— Что ты делаешь? Почитай правила… Оштрафуют!
Они, оказывается, уже прочли все пункты правил и знали, на сколько могут оштрафовать за мусор, высыпанный не на месте, на сколько за пение, на сколько за то, если сорвешь пломбу со стоп-крана.
Но седовласый пассажир, сидевший напротив, возразил им:
— За такой голос не только грешно штраф брать, но еще и премию давать надо.
Его поддержали другие пассажиры. Даже проводница, собиравшая билеты, сказала:
— Если пассажиры не возражают, можете петь. Это же не какая-то пьяная «капелла».
И Ганна запела.
Ребята помогали ей, создавали своими отнюдь не плохими голосами полный звуковой фон.
А она…
Как жаворонок, как ласточка, парила в высоком небе. Кажется, сняли с вагона потолок, кажется, и тучи раздвинулись на небе в стороны, открылось одно бесконечное синее небо. А в том небе:
Пассажиры из других вагонов, пробираясь в пятый, где находился буфет, забывали о бутербродах, о пиве, за которыми туда шли.
Но…
Песня кончилась. Только трели звенели и вились в синем небе, а потом, спустившись на землю, тихо звучали на береговых камешках, когда их едва касается, угасая, волна.
Минуту стояла тишина. Потом слушатели зашевелились и начали аплодировать.
— Еще, еще! — просили.
— Что это — артистка? Что-то очень молода, — поинтересовался один из пассажиров.
— Да нет! Сельская школьница, едет в Москву на экскурсию.
— Просим, просим!
— Ганночка, — сказал седовласый пассажир, — спой еще одну песню. Больше мы просить не будем, так как вагон не приспособлен для пения, тут можно и голос испортить.
Ганна посмотрела на Нину Ивановну.
— Ну что же, Ганночка, — сказала та, — спой, если тебе не трудно.
Ганночка начала вторую песню:
И еще раз она услышала искренние и сердечные рукоплескания. Ее друзья были довольны не меньше самой Ганны: «Это же наша, ботяновская, да и мы тоже помогали».
Поблагодарив, слушатели разошлись, так как время было уже довольно позднее. Задержался только тот самый пассажир, который просил Ганну спеть еще одну песню. Достав блокнот, он записал адрес школы. Потом сказал:
— Я в Белоруссии бываю время от времени. Может, выберу часок и к вам заеду, посмотрю, как вы учитесь, отдыхаете.
— А где вы бываете у нас? — спросила Марылька.
Он назвал район, потом добавил, что родом оттуда, навещает своих земляков, книги им привозит и присылает.
— О, — сказала Марылька, — тогда мы вас хорошо знаем. Вы, наверно, генерал Яков Иванович Драйчук?
— Правильно. Но как же ты догадалась, дочка?
— Что же тут удивительного? Мы о вас читали, знаем, что вы на своей родине библиотеку создали, в ней тридцать тысяч книг. Еще наши родители шутили: «Из нашей деревни вышли два генерала и три полковника, так пускай бы если не тридцать тысяч, как Яков Иванович, а хотя бы по одному десятку книг хороших на намять о себе прислали».
