Железо, ржавое железо - [43]

– Теперь вы, вероятно, чувствуете себя разочарованным?

– Чему быть – того не миновать. Манчестерский воздух для жены смертельно опасен. Ну а потом «Кардома» купила недвижимость, принадлежавшую тем двум жидам, ты уж прости. Да еще с лицензией неприятности. Все одно к одному. Трудолюбием тут ничего не добьешься, парень, а везение, оно ведь не бесконечно. Вот так. Да я уж смирился. Не ропщу.

Я вдруг почувствовал, что больше не выдержу, поэтому сказал:

– Мне нужно съездить в Абергавенни, забрать вещи из гостиницы.

Возвращаться я не собирался. Я понял, что глаз не сомкну в комнате, где хрипят пахнущие тухлой рыбой призраки сумасшедшей. Если даже мне удастся уснуть, мечтая о Беатрикс, во сне я испачкаю простыни, которые когда-то грели ее тело, и потеряю репутацию приличного парня. Я заметил в комнате телефон. Позвоню им из гостиницы и скажу, что получил срочный приказ вернуться на курсы по обучению искусству мучить и убивать.

Tri [38]

Рядовой третьего взвода третьей роты первого батальона Ланкастерского королевского полка третьей пехотной бригады первой пехотной дивизии шестого корпуса Дэниел Джонс получил разрешение поудить на рассвете рыбу в озере Альбано, где водились сиги, на языке местных жителей – корегоны. На удилище пошел чей-то костыль, вместо лески – артиллерийский вытяжной шнур, крючок он сделал из портновской иголки, в качестве наживки взял тушенку – очень уж по рыбке соскучился. С помощью этого незамысловатого устройства до восхода солнца он умудрился вытянуть трех сигов. Его приятель Уэлли Сквайр разжег костер, и перед походом на Рим они полакомились печеным сигом. Рыбка внесла покой в расстроенный желудок Дэна Джонса. Он уже неделю мучился запором, а после такого завтрака сразу побежал в кусты. Все это время ему приходилось есть одну тушенку и шоколад, выданные перед высадкой в Италии. Да еще и в плену побывал, недалеко от Камполеоне, по дороге в Рим, причем ничуть не огорчился: он уже по горло был сыт этой освободительной кампанией и с радостью отдохнул от своей винтовки и гранат.

Еще до высадки в Неаполе пораженческий дух одолевал не только рядовых. Командир взвода мистер Хочкис – скромный молодой человек, бывший агент по торговле недвижимостью – рассказал им немного о берегах Святого Петра и показал их на карте. Он думал, что подчиненные стали посмеиваться над ним после того, как его обобрали и избили в борделе в Поццуоли, и теперь старался держаться как можно солиднее.

– Ребята, там одни сосны да песок. Наша задача – форсировать реку под названием Молетта, ничего особенного, такая же мокрая, как и все реки мира. Воды будет достаточно и сверху. Погоду обещают – хуже не придумаешь, в это время года дожди здесь дело обычное. Нам будет несладко, но хуже всех придется янки, которые высаживаются в Анцио. В общем, это путешествие никому медом не покажется.

Огромный конвой растянулся до Тирренского моря, не умещаясь в Неаполитанском заливе. Позади остался Капри. Кто-то из солдат напевал:

Она шепнула мне «Давай расстанемся»,

Я руку ей поцеловал,

Увидел я кольцо на безымянном пальце.

На Капри попрощались мы, на Капри…

– Точно, – прокомментировал капрал Бэйтс, – лучше расстаться, милая, все равно этого сукиного сына больше не увидишь.

Конвой начал высадку на материк после захода солнца. Звезды ярко сияли в безлунном черном небе.

– И немецких самолетов не видать, отчего бы это, сэр? – удивлялись солдаты.

– Все заняты на Монте-Кассино, где наши ребята вместе с американцами штурмуют «линию Густава, – объяснил мистер Хочкис. Люди продрогли, многие мучились морской болезнью. Дэн Джонс страдал от грязи, безделья и тяжести навьюченной на него амуниции. Ему страшно хотелось одного – спать без просыпу.

– Надо бы прикорнуть где-нибудь, – сказал сержант Реккетт, – через четыре часа высаживаемся.

Проснулись они от оглушительной канонады. Как грохочут канонерки, обстреливающие побережье, они слышали впервые. Восемьсот ракет, по тридцать фунтов тротила каждая, обрушились на проволочные заграждения и мины, припасенные немцами для десанта союзников, адские звуки наполнили воздух. Когда грохот утих, эхо его еще долго носилось над Альбанскими холмами. Дэну Джонсу показалось, что он лишился слуха. Он оглядывал едва различимые в предрассветной мгле лица солдат и видел только беззвучно шевелящиеся губы.

После высадки на берег он почувствовал, что снова слышит, но только одним левым ухом. Десантная баржа врезалась в песчаную отмель, и все очутились по горло в ледяной январской воде. Вначале слышалась только отчаянная ругань, потом голоса людей смешались с разрывами оставшихся на берегу мин. Берту Редвею, толстяку в очках, оторвало ногу, а Джека Анвина вообще разнесло в клочья, обдав Билла Росса ошметками мяса и кишок. Через несколько секунд и Биллу оторвало все четыре конечности. Дэну Джонсу посчастливилось вырваться из этого ада, он рванул вслед за сержантом Реккеттом к прибрежным дюнам. Там, они остановились перевести дух и, давясь от тошноты, наблюдали, как саперы наводят понтонный мост от отмели к берегу и прокладывают дорожки в минном поле. Немцев вокруг не было даже в бетонных бункерах, понастроенных ими вдоль побережья. Командиры стали выкрикивать в мегафоны приказы – такие же неразборчивые, как объявления на вокзалах. Солдаты, оставшиеся в живых, промокшие до нитки и промерзшие до костей, сбились в кучу и смотрели, как бронетранспортеры штурмовой бригады устремляются по только что наведенному мосту на берег.