Железо, ржавое железо - [21]

– У тебя же есть английский паспорт, – напомнил дядя Борис, – чудо-документик, где сказано, кто ты да откуда, так что за сохранность твою, цветик ты мой ненаглядный, должно отвечать английское правительство. Англичане – наши союзники, правда, в это грозное время они все больше отсиживаются по норам. На Адмиралтейской набережной есть английское представительство. Оно обязано найти способ доставить тебя в Англию. Не подумай, что ты нам в тягость. Ждем тебя после войны в славной и свободной Российской республике.

Людмила пошла к Адмиралтейству и нашла на набережной контору, где трещали пишущие машинки, а на стенах висели сельские виды Англии и схема лондонской подземки. Веселый краснолицый чиновник в твидовом пиджаке, попыхивая сигаретой, удивился:

– Чек на наличные? Британский? В самом деле? Знаете, у нас не банк, но я бы посоветовал вам обратиться к мистеру Уолполу. Добрейший человек, и рублей полны карманы, ходит теряет их везде. Думаю, его не затруднит помочь вам,

Людмила принюхалась: пахло заграничным дорогим табаком и лавандовой мастикой. Мистер Уолпол оказался невзрачным большеголовым молодым человеком в пенсне.

– Вы русская, не так ли, замужем за нашим? Чудесно. У меня тут письмо лежит от одного русского, который так устал от своих шестерых детей, что готов обменять их на шесть английских. По крайней мере, мне так кажется. Взгляните, я не напутал с переводом?

Людмила прочла письмо и подтвердила, что все верно.

– Спасибо вам огромное, вы очаровательны. Хотите вернуться в Соединенное Королевство? Как я вас понимаю! Хотите обменять чек на наличные? Постараюсь вам помочь.

Обратно пришлось плыть не из петроградского порта, парализованного забастовкой обленившихся рабочих, а из романовского, что означало недельное путешествие поездом по Карелии, вокруг Ладоги и Онеги к Онежской губе на Белом море. Непрестанно мучаясь от боли в ягодице, Людмила миновала край бревенчатых изб, дощатых тротуаров, волков и глухарей. Наконец она села на сухогруз со старорежимным названием «Царь». Судно шло через Арктику, вокруг Кольского полуострова, мимо Мурманского побережья в сторону Норвегии с ее резными берегами. Море было гладким, как стекло, в котором всеми цветами радуги дробился солнечный свет. Вдали виднелись величавые фьорды – корабль огибал Норвегию с севера. Корабельная команда, нажимавшая на тушеное мясо, похихикивала, глядя, как русская задумчиво ковыряет еду вилкой, пока наконец Людмила не зашипела:

– Чем вы тешили себя во время революции, товарищи?

Немецкие подводные лодки, как она слышала, шныряли в водах Атлантики и Ла-Манша. На край света, в северные воды, они не заглядывали, так что Людмила крепко спала на здоровом боку, запираясь от истосковавшихся по женщинам моряков. Судно вышло в северную Атлантику и причалило в Ставангере, где на борт взяли какие-то безымянные тюки, затем пошли на запад, к Оркнейскому архипелагу. Показалась Западная Шотландия, воздух напоминал ароматы Южного Уэльса. Сойдя на берег в Ливерпуле с чемоданом, полным грязного белья, к своей великой радости, она узнала, что Блэкпул, приятный рабочий городок на берегу Ирландского моря, совсем рядом. Было ветрено. В городке стояли войска, и большое колесо в луна-парке, верхушка которого напоминала Эйфелеву башню, тоже давно стояло. Она сняла комнату в гостинице «Империал» с видом на побережье и пошла навестить мужа в госпиталь возле луна-парка. В лицо бил морской ветер с песком, колючий, как наждак. На лысоватом берегу рос синеголовник.

Корчась от боли, раненые супруги обнялись. С глазами у Дэвида было еще неважно, но повязку уже сняли.

– Могильная плита разлетелась вдребезги, и меня нашпиговало гранитными осколками, да еще шрапнельная пуля попала в грудь и прошла навылет, и задница теперь с начинкой.

– И моя тоже. С правой стороны.

– Здесь неудобно о нем говорить, крепко парню досталось. – Дэвид понизил голос, показывая на соседа. – Это он меня заметил и вытащил, доставил на перевязочный пункт. Дэн Тэтлоу, тот самый, что написал письмо. А на следующий день ему, бедняге, начисто оторвало причинное место. Детей у него не было и теперь уж не будет, на нем род и закончится, а жаль, добрый парень. Ничего, держится. Война у него причиндалы свистнула, а он ходит потихоньку, песенки насвистывает.

Потом он добавил, пытаясь разглядеть больными глазами будущее:

– Выпишусь – и на курсы поваров, чтобы потом в офицерской столовой жировать. Конца не видно этой проклятой войне. Ну да с меня хватит, пора вернуться к родному ремеслу и думать о будущем. Как там в Петербурге? Ничего не поймешь из этого паршивого «Джона Буля».

Он выслушал ее рассказ о злоключениях в Петрограде и понимающе кивнул.

– Увидишь, года не пройдет, как еще и не то будет. Это только репетиция. Надо же, как нас обоих зацепило, считай, в историю попали. У меня тут книжка есть, ее написал Реджинальд Морроу, мы его Неженатиком прозвали, лучшего человека я в жизни не встречал, а читал мне ее Дэн Тэтлоу, тоже хороший человек, – обидно, что и он теперь никогда не женится. Книжка про большой меч с буквой А. Инициал гунна, но как будто не Аттилы и не короля валлийцев Артура. Владельцы меча – люди разные были и в то же время похожие, а история – это история невинных жертв, павших от меча. Так там и написано. В общем, пора нам с историей распрощаться и заняться стоящим делом. Думаю, едой. Еда вещь стоящая, люди всегда будут есть и всегда ели бы вдоволь, если бы история им не мешала. А мечи надо перековать на ножи и вилки. Езжай домой, детка, не трать деньги на гостиницу. Для настоящего дела нам каждая монеточка пригодится. И лечи свою попку.