Железный мустанг - [2]

Воздух был душным, приближался дождь. Ветерок стих, позорно дезертировав перед лицом огромной тучи, накапливавшей ярость в синем небе. Они ехали навстречу сгущавшейся мгле — сквозь вечерние сумерки, только сухой перестук копыт по твердой земле нарушал тишину.

Слокум зевнул в кулак и с тоской подумал о простых прелестях жизни, в которых они были вынуждены себе отказывать за время своего нелегкого пути до Абилина: мягкие белые бедра, которые воспевал Ханикатт, горьковатое, приятное тепло виски, наждаком проходящее по всем внутренностям. Вкусная еда, веселая компания, игра за столом, короли, дамы, красные и черные тузы, появляющиеся в руке, растущая гора фишек, голубой табачный дым, обволакивающий головы игроков.

Там, впереди, его ждали триста «зелененьких», запакованных в конверт с надписью: «Дж. Слокуму». Триста хрустящих бумажек, которые обеспечат ему самую прекрасную жизнь, которую только можно купить за деньги в этой части мира. Это, конечно, не Мехико-Сити и не Фриско. Это даже не Абилин со свежевыглаженными простынями в номерах отелей, мягкими подушками и самыми смазливыми и чистыми женщинами во всем Ашланде. Но Ашланд со всеми своими прелестями стоял там, где и стоял.

«Проклятый Форд Сирлз! — выругался про себя Слокум. — Заставил нас тащиться обратно к самому началу пути, чтобы получить заработанные деньги. Мог бы, по крайней мере, предупредить, когда нанимал на работу».

Чем больше он об этом думал, тем сильнее в нем росло чувство негодования. За все те годы, что он провел на этих территориях, ему приходилось перегонять все виды четвероногих животных. И всегда оплата производилась на месте доставки. Ни разу ему не приходилось возвращаться назад для окончательного расчета.

— Дай бог, чтобы эта толстобрюхая скотина сейчас сидела в своем кресле-качалке с коробочкой на коленях. Во имя общего блага! — процедил он сквозь зубы.

— Ты что-то сказал, Джон? — спросил его И. В.

— Да так, ерунда. — Он смахнул пот с конской шеи себе на штаны. — Послушай, И. В., а что ты знаешь о Сирлзе?

— Он честный парень, если тебя это волнует.

— Откуда тебе это известно?

— Ашландцы так говорят. Он здесь живет еще с войны. Много лет. Ребята утверждают, что у него незапятнанная репутация.

— Почему же он не расплатился с нами в Абилине?

— Я точно не знаю.

В разговор вмешался Ханикатт:

— Покупатели — Голландец и Француз — заплатили ему вперед, насколько я слышал.

— Ничего подобного, — возразил юноша. — Он настолько богат, что у него хватит средств на счетах Ашландского банка, чтобы расплатиться со всеми. А деньги за скот он кладет прямо в банк в Абилине. Тот платит больший процент.

— Кто это тебе сказал? — поинтересовался И. В. — Какая-нибудь крошка?

— Повар.

— Святой Иисус! Человек, который ворует столько муки, бекона и бобов, не может быть не в курсе.

Юноша откусил кусочек плитки табака и усмехнулся.

— Он состоял в «Трипл С» десять лет. Он-то знает, что происходит в округе.

— А ты давно состоишь в «Трипл С»? — спросил его Слокум.

— С апреля.

— А чем ты занимался до этого?

— Работал дома на ферме.

— А где твой дом?

— За Ашландом. Мой старик, сестра, брат и я выращиваем бобы и сахарную свеклу.

— А как ты попал в пастухи? — спросил Ханикатт. Юноша сосредоточенно прожевал табак, вытер тыльной стороной

грязной перчатки небольшую коричневую струйку, сбегавшую по его

подбородку, и уныло ответил:

— Старик отдал концы. Мы успели вспахать и засеять поле, и я решил, что, пока появятся первые всходы, неплохо было бы заработать немного лишних денег, чтобы к урожаю в октябре нанять несколько дополнительных рук.

— Хорошая мысль, Вэйд, — одобрительно сказал Слокум.

Он заметил, что юноша горделиво выпрямился и расправил плечи, польщенный комплиментом. Слокум вдруг почувствовал себя очень старым и измученным. «Таким же был я сам, — думал Слокум, — только занятие у меня было другое». В пылу юношеской горячности он натянул на себя серый мундир и отправился защищать идеалы Конфедерации.

Четыре года войны, четыре кровавых, беспорядочных, грохочущих года отступлений по заваленным трупами дорогам к полному поражению. А послевоенные годы, где они? Сколько он сменил профессий? Сколько раз бывали неприятности с законом? Пьянки, потасовки, продажные женщины, светлые дни, темные ночи и скитания от Чиапас до канадской границы, от Калифорнии до Кентукки. Все было — и плохое, и хорошее, порой приходилось нелегко, а иногда бывало совсем невмоготу. Друзья, враги, смех, облегчение, боль — всего не перечислишь. Годы утекли в одно мгновение.

Он смотрел на юношу со смешанным чувством восхищения и зависти. Он никогда не был таким, как этот мальчик: молодым, неопытным, целомудренным, с нежной кожей, не употреблявшим ничего крепче той коричневой бурды, которую повар именовал кофе.

— Я хотел спросить тебя, Вэйд, — произнес Слокум. — Нескромный вопрос. Прости мою назойливость, но скажи мне честно: сколько тебе все-таки лет?

— Шесть — двадцать, — огрызнулся юноша.

— Это больше похоже на расписание поездов, чем на возраст, — вставил И. В., посмеиваясь.

— Двадцать? — переспросил Слокум.

—Угу.

— Когда ты получишь деньги, ты вернешься на ферму? — поинтересовался Ханикатт.