Железный марш - [9]

Машины, конечно, тоже можно списать в расход. Будут они теперь бегать где-нибудь в Эфиопии или в Индии. Смотря кто купит. А ребят маленько постращают, чтоб языком не трепали, и отпустят. Что с них взять? Объясняться с шефом все равно придется ему, Цыгану. А у шефа разговор короткий. И аргумент всегда один — пуля…

От влажной земли промозгло тянуло холодом. Отдышавшись немного, Цыган вскоре почувствовал, что начинает мерзнуть. Это и неудивительно: был он в одной заляпанной кровью легкой рубашке. Его кожаный пиджак, «дипломат» с документами на груз, собственные паспорт и бумажник — все осталось в машине. Положение было нарочно не придумаешь: один среди глухого леса, без денег, без документов, весь в крови и с пушкой. К счастью, сам он почти не пострадал. Только пока бежал, в кровь расцарапал себе лицо и руки, будто продирался сквозь колючую проволоку. Теперь необходимо было как-то отсюда выбираться. Надо было пулей лететь в Москву и доложить обо всем шефу. А тот пусть сам разбирается с местными пиратами. Поднявшись, Цыган осторожно побрел в сторону дороги.

Как он и предполагал, злополучных трейлеров с никелем уже и след простыл. Остались лишь осколки расстрелянного лобового стекла и присыпанные песком пятна крови на асфальте. Налетчики сработали быстро и профессионально. Даже стреляные гильзы подобрали. Правда, не все. От трупов они избавятся где-нибудь в другом месте, так что и концов не найдешь. Эх, Степаныч, Степаныч…

Поминутно оглядываясь, Цыган шагал по дороге добрых полчаса, прежде чем услышал за спиной гул мотора первой попутной машины. Это оказался новенький «опель-омега» темно-вишневого цвета и почему-то с московскими номерами. У Цыгана сразу отлегло от сердца — не иначе сам Бог послал.

Увидев такого автостопника, всякий разумный водитель непременно прибавил бы газу, но этот почему-то остановился. Цыган вприпрыжку догнал машину. За рулем сидел немолодой плечистый дядька явно не робкого десятка, лицо которого отчего-то показалось Цыгану смутно знакомым. Покосившись на странного попутчика, тот молча выслушал его шитую белыми нитками байку про аварию, в которую он якобы попал, и так же молча кивнул — садись. Цыган с облегчением плюхнулся на сиденье и только сейчас почувствовал, как он смертельно устал. От вечного изматывающего чувства опасности. От всей своей бестолковой жизни. От самого себя… Знал бы он, какой непредвиденный финт уготовила ему коварная судьба, — ни за что бы не сел в эту проклятую машину! Но в том-то и вся штука, что от судьбы не уйдешь.

Лишь подъезжая к Пскову, хозяин «опеля», многозначительно кашлянув, разбудил задремавшего Цыгана и поинтересовался:

— Куда едем, парень?

Цыган машинально схватился за карман с пушкой.

— А?.. Что?..

— Куда едем, спрашиваю? — не моргнув глазом, невозмутимо переспросил хозяин.

— В Москву… — облегченно вздохнул Цыган. И снова уронил голову.

Москва. Крылатское

6.30

Утро начинается с рассвета…

Только не для всех. Ее утро обычно начиналось с первого телефонного звонка. И так день за днем. Год за годом. И винить в этом ей было некого. Ведь она сама выбрала себе такую жизнь…

Разбуженная ни свет ни заря, Ника спросонья бормотала эту традиционную фразу, потом неверной рукой нащупывала в изголовье постели трубку сотового телефона и раздраженно произносила вторую:

— Психушка слушает…

Звонили ей в любое время дня и ночи. И по будням, и по выходным. Причем звонившие были совершенно убеждены, что имеют неоспоримое право вторгаться в ее личную жизнь. Поэтому, наверное, никакой личной жизни у нее и не было. А были — так, одни мгновения, жалкие лоскутки, которые ей чудом удавалось выкраивать в перерывах между работой. И то не всегда.

С тех пор как по окончании журфака Ника пришла на телевидение, жизнь ее превратилась в сплошной кошмар. Она перестала быть человеком и сделалась похожа на белку в колесе. Шуструю такую белочку, которую хоть и кормили орехами, но заставляли ежедневно вертеть огромный мельничный жернов. И она вертела. Вот уже шестой год. Интересно, на сколько лет ее хватит?

Как ни странно, после английской спецшколы она мечтала поступить в Институт внешней разведки при КГБ. Естественно, под влиянием отца, старого разведчика, который дослужился в этой конторе до генерала. И конечно, дурацких книжек — это он называл их дурацкими, — бесконечных детективов и триллеров, которых она перечитала в оригинале целую пропасть и всерьез заболела шпионской романтикой.

Это началось после смерти матери, когда Нике было всего тринадцать лет. Отец и раньше воспитывал ее как мальчишку. Благодаря ему она росла сильной и независимой, с детства занималась спортом: сперва гимнастикой и плаванием, затем стрельбой и каратэ. В трудные минуты никогда не терялась, а при необходимости умела и постоять за себя. А уж смелости ей было не занимать… Дружила она в основном с мальчишками — и в школе, и во дворе. Поначалу те, как водится, пытались ее поколотить, но, получив вполне профессиональный отпор, зауважали и приняли в свою компанию. Одним словом, с мужиками она всегда легко находила общий язык. И в глубине души жалела, что сама не родилась мужчиной.