Яакоб с сыновьями сел за стол, кой-кто из слуг поместился на конце его, а остальные разлеглись на траве и принялись за неприхотливый ужин. Один Иосэф, сидя рядом с отцом, ел мало и взор его был задумчиво устремлен вдаль.
– О чем это ты так задумался, что даже забыл о еде? – спросил с неудовольствием Яакоб.
– Мечтает, верно, о будущем величии, предсказанном Шебной, а может, и о каком еще пророческом сне, столь же лестном, как тот, что 11 снопов преклонялись перед ним! – с громким смехом заметил один из братьев.
Гордый, презрительный взгляд Иосэфа сопровождал его ответ:
– Смеешься ты над тем, чего не понимаешь, Реубэн[4]; но, впрочем, ты угадал: видел я странный сон, что солнце, луна и 11 звезд поклонились мне и умоляли меня о милости и… – громкий взрыв смеха прервал его. Яакоб с неудовольствием нахмурил брови.
– Это уж слишком! Хвастовство твое не знает меры, – сказал он строго, когда шум, наконец, несколько утих.
– Своим глупым сном хочешь ты сказать, что я, твоя мать и все твои братья преклонимся перед твоим величием; так, что ли?
– Вовсе нет, – ответил юноша с неудовольствием. – Вы все думаете, что мир нами кончается, что только и света – что в окошке; а для меня этот сон имеет гораздо более глубокое значение. Солнце означает царя большой страны, луна – его царство, а 11 звезд – число лет, после которых великое царство и его властелин преклонятся перед заслугами моими и вручат мне власть над собою.
– Молчи и прочь с глаз моих, пустой, надменный мальчишка! – воскликнул Яакоб с гневом. – Ступай и моли Элохима простить твою глупость и пустую болтовню. Все братья твои – скромные, работящие пастухи, и ты будешь таким же; и чтобы я никогда больше не слыхал твоего бахвальства!
Яркая краска залила лицо Иосэфа; молча встал он и вышел из-за стола.
– Колдун, которому ты дозволил жить среди нас, совсем вскружил голову брату, – заметил Дан. – Проводя с ним, по доброте твоей, целые дни, он скоро и сам станет таким же.
– Ну, ты уж преувеличиваешь, Дан, – вмешался простодушно Реубэн, – а коли отец отдаст нам брата, когда мы пойдем в Гильбоа, Иосэф вынужден будет работать, а там скоро и забудет все глупости, внушенные ему Шебной.
Хмурый, дрожа от гнева, Иосэф направился к дому; в дверях его нагнала пожилая женщина, хлопотавшая перед тем у очага и слышавшая происшедшую за столом ссору. Остановив юношу, она похлопала его по плечу и потрепала по щеке.
– Не принимай к сердцу слова отца. Через какой-нибудь час гнев его пройдет, – ласково сказала она. – Но ты не ел ничего; хочешь, я принесу тебе ужин?
– Нет, Риспа, я не голоден; а вот если ты наберешь в корзину, что там у вас повкуснее, для моего старого приятеля Шебны, я тебе скажу большое спасибо, – ответил, улыбаясь, Иосэф своей старой няне, вырастившей и любившей его до безумия.
– Конечно, милый, я принесу все, что ты пожелаешь, хоть и не могу в толк взять, что за удовольствие может находить мальчик твоих лет в обществе старого колдуна.
Четверть часа спустя с корзиной в руке Иосэф вышел из дому в противоположную дверь и, пробираясь ловко между деревьями, по едва заметной тропинке быстро шел к близлежавшим горам. Спускалась ночь. Скорым уверенным шагом продолжал он свой путь, изредка поднимая голову и любуясь постепенно темневшим небом, на котором мало-помалу вспыхивали мириады звезд. Когда он подошел к горам, луна совсем взошла, обливая землю своим кротким светом; Иосэф остановился и, подняв руки, восторженно прошептал:
– Таинственное светило – властитель ночи, поведай мне свои тайны, исполни меня твоего дыханья – источника сил невидимых! – Взор его в упоении был прикован к серебристому диску. Вдруг он вздрогнул и отступил назад: из-за ближайшего утеса появилась высокая фигура, вся в белом; ослепительный свет луны, казалось, окутывал ее беловатой дымкой. Охватившее его волнение мгновенно исчезло; быстро направляясь к пришельцу, Иосэф воскликнул:
– Это ты, учитель! Если бы ты знал, как вид твой напугал меня; в этом волшебном свете, с твоей белой одеждой и серебристой бородой, я принял было тебя за посланника Элохима.
– Уж будто мой вид так страшен? – ответил с легкой улыбкой Шебна – старец высокого роста с выразительным лицом и проницательными глазами. – Я просто вышел подышать свежим воздухом и полюбоваться тихой ночью и великолепием звездного неба.
– А я, учитель, принес тебе кое-что съестного, чтобы подкрепить твои силы; в духовной работе ты забываешь о пище телесной, – весело сказал юноша.
– Пойдем ко мне и поговорим; звезды говорили мне о тебе и многое должен я сказать, сын мой!
Продолжая разговаривать, они тронулись дальше и дошли до расселины скалы, в глубине которой был вход в довольно большой, закрытый кустарником грот, освещавшийся прикрепленным к стене факелом. Строгая простота царила в обстановке грота: каменная скамья с валявшимися на ней шкурами служила ложем; посредине стояли деревянные скамьи грубой работы; на столе, а также в большом открытом сундуке видны были свитки папируса, глиняные дощечки, покрытые буквами, и пучки сушеных трав. В глубине грота было устроено нечто вроде маленького алтаря: на трех ступенях возвышался конический камень, черный и гладкий, словно покрытый эмалью; свет бронзовой лампады, висевшей на цепочках, падал на этот камень и давал возможность видеть вырезанные на нем таинственные знаки и буквы. Иосэф, торопливо сложив на столике, прикрепленном к стене около постели, принесенные им мед, пирожки, фрукты и маленькую амфору вина, поспешил к старцу, который стал у черного камня и положил руку на вершину конуса.