Железный герцог - [64]

— Но почему он молчит? — пробормотала Генрика. — Ведь я же ни в чем не провинилась, я сделала все, что надо.

— Не знаю, — так же тихо ответил мальчик. — Я еще очень многого не знаю. Может, он еще не освоился с новым телом?

— Значит, надо подождать, — согласилась Генрика. — И заняться делами, ведь для всех он умер.

Они быстро привели в порядок лабораторию, уничтожив следы ночной волшбы, и спустились на кухню поесть. Потом Арчи отправился на конюшню — ведь вчера он так и не успел вычистить лошадей после дороги, а Генрика села разбирать отцовские бумаги.

Вскоре неверные отблески закатного солнца сменились тьмою, и девушка была вынуждена зажечь свечи. Так прошло несколько часов. Трещал горящий воск, шелестели листы. Ближе к полуночи Генрика встала из-за стола и подошла к неподвижному голему:

— Я нашла твой дневник. Или, может быть, ты хотел написать роман? Там идет речь о событиях столь давних… Хочешь, я почитаю тебе?

Девушка пододвинула кресло к камину и раскрыла рукопись:

— Слушай! Я не знаю, что нужно делать. И никто не знает. Но, может быть, ты вспомнишь:

«На набережной продавали подснежники, и я купил один букетик, истратив половину имеющихся у меня денег. Я не знал, зачем мне цветы. Я просто шел с подснежниками в руках, думая о наступающей весне.

На мосту Литибор, что напротив храма Тима Прекрасноликого, я увидел Ее — юную женщину, смотревшую на игру солнца в воде. Она была столь изящна и столь неподвижна, что казалась созданной кем-то из великих ваятелей. И имя той скульптуры было Безнадежность.

Звание магмейстера, пусть и недавно полученное, позволяло мне первым обратиться к женщине любого сословия, будь то великосветская дама или простая крестьянка. Я положил подснежники на перила перед Ней и сказал:

— Говорят, у рек, как и у людей, есть души. Но они холодны и коварны, как эти воды.

— Кто вы, юноша? — спросила Она и посмотрела на меня.

Глаза у нее были голубые, словно весеннее небо.

Мне захотелось выглядеть как можно таинственнее, поэтому я ответил:

— Я тот, кого зовут бойцом с ночными страхами.

— Вы хорошо делаете свою работу, — Она слегка нахмурилась, — Бывает, что ночные страхи приходят и посреди солнечного дня».

— Помнишь, отец? Помнишь? — продолжала Генрика. — Конечно, помнишь, ведь в ларце, в котором я нашла рукопись, лежит букет сухих подснежников. Очень старые, почти истлевшие цветы, которые не рассыпаются в прах только благодаря наложенным на них заклинаниям. А это помнишь?

Голем ничего не ответил, по-прежнему оставаясь недвижим.

И девушка вновь зашелестела листами:

«Я ушел от герцога Вильмира, не проработав и месяца. Я больше не мог терпеть. Ведь я видел Ее каждый день — за обедом или когда Она приходила ко мне в библиотеку. Мы беседовали о книгах, но я не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Когда я пришел к Ней прощаться, Она впервые взяла меня за руку. Я почти потерял разум от Ее прикосновения, но Ее слова отрезвили меня:

— Есть любовь, милый юноша, но есть и честь. У меня нет претензий к моему мужу, сиятельному герцогу Вильмира, и я не хочу, чтобы его имя… Вы поняли меня?

— Да, госпожа.

После этого дня мы не виделись долгих двадцать лет…»

Генрика хлюпнула носом, но быстро вытерла слезы, чтобы они не закапали старую рукопись.

— Я почти не помню маму, но я ее тоже люблю. Очень! Мне кажется, что она приходит ко мне по ночам. Я говорила тебе, но ты смеялся, ведь ты считаешь, что души, над которыми не проведено нужного обряда, растворяются в небесных потоках…

Голем молчал.

Генрика еще немного посидела в кресле, глядя на отблески пламени на серебре маски, и ушла в свою комнату.

Глава 24

После весеннего дождя освободившееся от туч небо кажется безмерно высоким. Отбушевал ураган, отгремел гром, иссякли острые водяные струи, и прозрачная голубизна так чиста и прозрачна, что в голову невольно приходят сравнения изысканные, словно в балладах, — с драгоценными сапфирами или с горным хрусталем, из которого столичные искусники вырезают подобия речных цветов. Если положить такой хрустальный цветок на дно чаши, то вода в ней приобретает целебные свойства.

Барон Унтар Вельбирский смотрел на небо, на плывущие по нему облака и пытался понять: жив он или все же мертв? Или это душа его парит в сапфировой выси? И может ли душа предаваться не совсем пристойным воспоминаниям о хрустальных цветах? Нет, конечно, в самих этих безделушках не было ничего пошлого, кроме того, что о волшебных свойствах настоянной на прозрачных камнях воде Унти узнал от любвеобильной вдовы королевского повара. Ах, мистрис Дариэтта, нежная покровительница юных студентов, охочих до женской ласки! Ты была уже не первой молодости, но весьма хороша собой. И больше, чем смерти, боялась ты потерять нежный румянец и гладкость ухоженной кожи, поэтому умывалась исключительно «колдовской» водой. С вечера служанка приносила чашу и ставила у изголовья кровати. Утром, едва проснувшись, ты набрасывала на плечи легкий шелк и склонялась над водой, осторожно зачерпывая ее ладонью. Твое разнеженное сном и разогретое ночными ласками тело, казалось, светилось изнутри. И нередко, умывшись, ты была вынуждена вернуться в постель — твой мимолетный спутник, напрочь забыв о занятиях в университете, горел желанием продолжить ночные забавы.