Железная Земля - [50]

— Это Кальская Игла, — пояснил бейлиф, заметив, куда направлен мой взгляд. — Самый большой маяк на всем побережье. Его построили двести лет тому назад, еще до цитадели и внешних укреплений… Вам не доводилось бывать в Кале прежде?

— Ни разу. — Я повернулся к Ганелю. — А вы, мэтр Иустин, бывали здесь?

— Один раз, — ответил умник, подняв палец к небу. — Проездом. В прошлый раз у меня не достало времени осмотреть как следует сей замечательный город.

— Его преосвященство уже распорядился приготовить вам комнаты, — добавил Друбби. — Надеюсь, вы останетесь довольны нашим гостеприимством.

— Не сомневаюсь, — ответил я.

Между тем мы миновали сосновую рощу и въехали в городское предместье. Справа и слева от дороги, протянувшейся в сторону города примерно на три полета стрелы, теснились почти одинаковые аккуратные двухэтажные дома под характерными для этих краев драночными двускатными крышами. С ними соседствовали глинобитные домики с соломенными крышами, и настоящие хоромы с высокими решетчатыми заборами, крытые разноцветной черепицей. Прохожие, узнавая бейлифа, кланялись, на нас косились настороженно. Следуя по главной улице предместья, мы доехали до рынка, расположенного у самого въезда на мост, ведущий в Каль. Здесь нас окутали самые разнообразные запахи, среди которых самым крепким была вонь мочи: большую часть рынка занимали скототорговцы со своим мычащим, блеющим и хрюкающим товаром. Народу было много — в большинстве, женщины в длиннополых охабнях и фетровых шляпках. Многие были с детьми. Часть торговцев разместилась так близко у моста, что проезжая часть дороги сузилась где-то до полутора метров, и я реально опасался затоптать конем какого-нибудь нерасторопного ребенка или старика. Друбби же, видимо, желая, чтобы мы ехали побыстрее, начал криками сгонять людей с дороги. Так мы въехали на мост — на скользком камне пришлось вновь придержать лошадей и идти медленным шагом. Я глянул за парапет: лед под нами был ужасно грязный и темный, засыпанный самым разнообразным мусором и отбросами, и я почему-то подумал, что эта речка уже на днях вскроется, и вся зараза благополучно попадет в море.

Ворота в город были открыты: на мосту перед ними стояли несколько запряженных волами фургонов — в них были большие бочки и мешки. При нашем приближении стражники прекратили разговоры с хозяевами этих фургонов и приветствовали нас, взяв свои бердыши «на караул», а толковавшие со стражей негоцианты склонились в поклонах. Мы въехали под свод ворот, Друбби быстро обменялся парой фраз с начальником стражи, и дальше наша кавалькада начала подниматься по узкой и загаженной улице к каменной цитадели, построенной на самом высоком месте города — Узырском холме.

Ворота цитадели были открыты, и мы беспрепятственно въехали внутрь. Здесь было дымно, относительно чисто и довольно людно. Нас немедленно окружила толпа служек и прислужников обоего пола. Одетые в добротные полушубки крестьянки сразу предложили нам выпить сидра и кумы — местного самогона (Домаш, естественно, немедленно начал дегустацию); мальчики-грумы тут же забрали наших лошадей, а несколько молодых служек в темно-красных одеждах послушников тут же изъявили готовность проводить нас к его преосвященству. Друбби пошел с нами, часть его людей последовала за ним, часть осталась во дворе крепости.

Епископа Кальского мы нашли в скриптории — его преосвященство, стоя среди столов, заваленных свитками и листами пергамента и серой бумаги, о чем-то беседовал с двумя тощими, постными и бледными переписчиками. Владыка Ошер даже в своем церковном одеянии больше походил на воина, чем на духовное лицо: рослый, широкоплечий, статный, с суровым, будто отлитым из металла лицом, окладистой бородой и ясными светло-серыми глазами. Он сразу шагнул ко мне и протянул руку: я, помня о принятых в Ордене правилах этикета, собрался было поцеловать пастырский перстень на безымянном пальце, но епископ внезапно отдернул руку, засмеялся и воскликнул:

— Воистину, так ведь и поверишь, что стал лицом духовным! Вашу руку, шевалье!

Весьма удивленный его словами, я пожал протянутую мне руку, а затем епископ по очереди обменялся рукопожатиями с Домашем, Эликой и Иустином Ганелем. Это было необычно. Однако я не стал ничего говорить и с ожиданием посмотрел в глаза владыки Кальского.

— Ступайте, — велел епископ бейлифу и его людям, и мы остались наедине. — Нечасто в наших краях бывают столь прославленные гости. Польщен, говорю искренне. Всегда мечтал о военной карьере, но Матерь выбрала для меня иное служение.

— Вы хотели вступить в орден? — опередила меня Элика.

— Да, сэра, но это было невозможно, — ответил епископ с некоторой печалью в голосе. — По причине моего низкого происхождения. Хвала Матери, в лоне Ее церкви даже крестьянский сын способен достичь трудом, молитвами и подвижничеством сияющих вершин!

— Мы восхваляем Матерь нашу вместе с вами, ваше преосвященство, — сказал я, склонив голову.

— Для меня честь пожать вашу руку, шевалье, потому что слухи о ваших подвигах дошли и до нашей глуши, — продолжал епископ Кальский. — То, что вы совершили в Баз-Харуме и в Лашеве достойно восхищения и похвалы.