Железная роза - [24]

— Чего пустили?

— Выпивши вроде, скандалит.

— Скандалит? Хорошо, проведешь его сюда. Сам с холопами поблизости будь.

— Слушаюсь.

Мотря вышел.

— Ну, чего тебе? — хмуро спросил Андрей ставшего в дверях Сороку.

— Сам знаешь чего. Не за чужим пришел.

— Не пойму я что-то тебя.

— Забыл, кто руду вам открыл?

— Помню.

— А раз так, пора рассчитываться. Добром прошу, не то худо будет.

Тонкие ноздри резко очерченного носа Баташева раздулись, губы сжались плотнее, на сухощавых скулах заиграли желваки.

— Не грози, поп, я не из пужливых. Говори короче, чего хочешь?

— Денег давай.

— И много?

— Тысяч пять. Сойти хочу отсюда.

Баташев усмехнулся.

— А ты, батя, не рехнулся? Ведь вам бог велит быть бессребрениками!

— Люди все одинаковы, все жить хотят.

— Значит, господи прости, меня в клеть пусти, помоги нагрести да и вынести? Высоко, поп, возносишься. Забыл поговорку: не садись под чужой забор, хоть в крапиву, да под свой!

— Забор этот не чужой мне.

— Велика важность — по лесу поводил. Да мы бы и без тебя все вызнали.

— Не дашь? — Лицо Сороки налилось кровью. Сжав кулаки, он бросился на Баташева, но в тот же миг в комнату вбежали два дюжих холопа и повисли у попа на плечах. Началась свалка. Испуганный Мотря срывающимся на визг голосом крикнул еще холопов, и разбушевавшегося Сороку скрутили. Андрей молча сидел за столом, только слегка припухшие веки его темных глаз недобро вздрагивали.

На шум прибежал из своих покоев Иван Родионович. Сразу поняв, в чем дело, он взглянул на брата и тихо, но твердо сказал холопам:

— Отпустите человека, чего зря мордуете!

Обернувшись к Сороке, ласково прибавил:

— Пойдем, батя, ко мне, там потолкуем.

Сорока покорно последовал за ним.

— Ну, чего ты, батька, шумишь?

— Денег давайте.

— Много просишь?

— Тысяч пять. Уехать хочу.

— Пять сотенных хочешь?

Сорока задумался. «Взять? Иль отказаться? А вдруг больше ни гроша не получишь?»

— Давай!

Проводив «гостя», Иван Родионович зашел к брату.

— Раздразнил ты попа, братец, а к чему? Без шума все сделать можно. Распорядись-ка кликнуть Карпуху.

Выслушав приказание, Никифоров молча кивнул головой и вышел.

Утром следующего дня возчики, ехавшие с Выксуни на окскую пристань, услыхали, что в придорожных кустах кто-то стонет. Поначалу они хлестнули было лошадей, потом одумались. А вдруг хорошему человеку помощь нужна?

В кустах валялся избитый, обобранный, связанный по рукам и ногам Сорока. В ответ на расспросы он только крутил головой и тихо постанывал. Рассказывать, как напали на него вышедшие из лесу молодцы и как дрался он один против четверых, было бесполезно. Сам виноват, что пошел глухой ночью с деньгами. Вот только откуда прознали разбойники, что с деньгами идет? Не иначе, Баташевы подослали иродов!

Немало дней пролежал Сорока в своей избушке, пока встал на ноги. Много дум разных передумал, и все об одном: как отомстить обидчикам? В том, что ограбление было дело рук Баташевых, он более не сомневался.

Бессонной ночью надумал было поджечь порученную его заботам пильню, но тут же отказался от этой затеи. Какой толк, если и сгорит? Лесу кругом полно, новую в одночасье поставят. Опять же вода рядом, залить пожар можно.

…«Залить… Залить водой…» Сорока приподнялся, сел на своем узком ложе. «Залить водой. А ведь это здорово может получиться! Если спустить на Выксуни воду из пруда, она так на завод хлынет, что не токмо деревянные постройки, а и домницы снести может».

От такой мысли Сорока даже засмеялся, чего с ним никогда не бывало.

Снова лег, начал обдумывать, как все сделать. «Может, сыновей в помощь взять? Втроем сподручней! Нет, лучше их не вмешивать, один управлюсь».

Приглядывавшие за отцом поповичи немало подивились: повеселел батька! И есть стал — только давай. А он, решившись, набирался сил. Почувствовав, что окреп, стал ждать, когда месяц на ущерб пойдет, а лучше — совсем скроется. В темную ночь темные дела лучше творить.

Ждать пришлось недолго. Словно тяжелым овчинным тулупом окутала землю осенняя ночь.

Надев мужицкую сряду, Сорока позвал Тимоху и приказал ему вместе с Кириллом быть наготове в лодке у берега, верстах в двух пониже часовенки. Велел взять в лодку припасенный им узел с одежей. На вопрошающий взгляд сына сказал:

— Делай!

Темна осенняя ночь. Не всякий найдет в лесу узкую тропку, идущую в стороне от большой дороги. Сорока шагает по ней, как по проселку. Вот и Выксунь. Кругом тихо, только ветер шумит в верхушках деревьев. Ни один из сторожей баташевских не видел, как метнулся поп к плотине, а потом низом, вдоль самого уреза, пробрался к вешнякам.

Сонно журчит вода, стекая по широкому деревянному лотку вниз, в канаву. Взяв предусмотрительно захваченный из леса дубовый дрын, Сорока подсунул его под затвор, запиравший воду. Тот чуть приподнялся, и вода зашумела по лотку сильнее.

Был бы поп знатоком плотинного дела, враз поднял бы затвор. А тут, сколь ни бился, — все впустую. Аж взмок. Сел отдохнуть, потом снова принялся за дело. Наконец, удалось ему приподнять затвор повыше. Вода заревела и помчалась по лотку яростным потоком. Еще одно усилие, и затея Сороки увенчается успехом. И тут он увидел, что кто-то поднялся снизу, от домен, на плотину. Поп испуганно прижался к вешнякам.