Железная поступь свободы - [6]

Уже двигаясь по проезжей части, Пако не мог не заметить вереницу из трех полицейских машин, проехавших мимо него с включенными мигалками. «Надо же! — подумал шахтер, — а полицию-то янки не разогнали! Не иначе, как на сторону этого дель Гадо переметнулись… суки!»

Впрочем, объяснение, скорее всего, было много проще, чем полагал Пако Торрес. Полицейские не то чтобы поддержали переворот — им, по всей видимости, до оного просто-напросто не было дела. Сидит ли в Президентском Дворце законно избранный Валадес или никому доселе неизвестный дель Гадо — что от этого меняется для служак с полицейскими жетонами? Для тех, кто вынужден каждый день выходить на службу, и кто раз в месяц подходит к кассе для получения положенного оклада.

Пако проводил полицейские машины безразличным взглядом.

Когда же он, с дробовиком в руках, буквально ввалился в собственную квартиру, Ирма не удержалась и сказала «ой». Она как раз покорно дожидалась возвращения соседа, сидя на одной из туго набитых сумок.

* * *

Как оказалось, жители Сан-Теодореса не были столь беспечны, как показалось Пако. Во всяком случае, они совсем не уступали вчерашнему шахтеру в сообразительности. И эта простая и очевидная мысль — удрать в Гондурас, не дожидаясь грохота канонады, успела прийти в голову многим из них. Во всяком случае шоссе, избранное Пако для бегства, было буквально забито автомобилями. И все они ехали в одном направлении — подальше от маньядской столицы.

Такое массовое бегство немного озадачило Пако Торреса. Как и легкость оного: ведь никаких препятствий для выезда из города янки вроде бы не чинили. Притом что ни штатовцев, ни их ставленников обезлюдившая столица как минимум, не порадует.

С другой стороны, если бы Пако интересовался статистикой, то понял бы, что масштабы бегства из Сан-Теодореса на самом деле весьма незначительны. Личные автомобили имелись лишь у каждой десятой городской семьи; соответственно, покинуть столицу мог лишь каждый десятый ее житель. Ну, пусть даже шестой или пятый — ведь семье «с машиной» не возбранялось прихватить с собой одного или двух соседей.

Но не более. Так что подавляющее большинство жителей Сан-Теодореса там же и осталось. А о других путях бегства (по морю или по воздуху) в нынешней обстановке, понятно, не могло быть и речи.

Другое дело, что десять процентов от полумиллионного Сан-Теодореса — это десятки тысяч беженцев и тысячи машин. Тысячи машин, которые одновременно ринулись в одном направлении. И чтобы заполнить любое, пусть даже самое просторное, шоссе, такого количества более чем достаточно.

Вот и заполнили.

О правилах дорожного движения (равно как и об элементарной вежливости) в этом плотном потоке никто не думал. Каждый пытался обогнать других, проскочить в любую, едва образовавшуюся брешь — и тем самым оказаться как можно дальше от Сан-Теодореса, к тому времени, когда все начнется. В голове каждого участника этого жуткого ралли словно тикал невидимый будильник, отсчитывая минуты до рокового часа.

Не стал исключением и Пако Торрес. Он нервничал и раздражался, когда ему казалось, что поток движется недопустимо медленно. Каждый обгоняющий автомобиль Пако провожал гневными репликами с примесью сквернословия. Собственный же мелкий и локальный успех (вроде резкого рывка вперед) он воспринимал с какой-то нездоровой радостью — словно алкоголик, увидевший бутылку рома.

Ирма все это время тихонько сидела сзади, в окружении сумок с вещами. Происходящее она воспринимала с какой-то немой отрешенностью — будто совершалось оно с кем-то другим, не с ней. А то и вовсе в кино — хоть и страшном, но иллюзорном.

К Пако она обратилась всего с одной просьбой — включить радио, чтобы не было скучно ехать. Просьба эта была выполнена… но совсем ненадолго. Уже через пять минут рассерженный Пако выключил приемник: очень уж легкомысленной, не к месту веселой и жизнерадостной, показалась ему мелодия, доносившаяся из динамиков.

«Уроды, — подумал бывший шахтер, — все-то им весело, все-то им «пам-парам», да танцы-шманцы. Родина в опасности — а они…»

Подумал и осекся. Ибо понял (благодаря остаткам агонизирующей совести), что сам-то ничуть не лучше. Что сам хорош: сразу бросился наутек, словно крыса с тонущего корабля. Или даже таракан — вспугнутый на кухне включенным среди ночи светом.

С такими-то мрачными мыслями Пако встретил Начало. Когда сперва небо пересекло сразу несколько трассирующих следов, вдали что-то громыхнуло, а на горизонте повалили клубы дыма. Пако еще сильнее схватился за руль; ему оставалось одно — надеяться, что цели для начавшихся бомбардировок находятся далеко.

Но увы — надежда эта оказалась напрасной; вскоре на шоссе, прямо наперерез колонне автомобилей, ворвались два танка. Они не были штатовскими «Абрамсами» — для тех еще просто не подошло время. К тому же «свою» бронетехнику выдавал цвет флажков над башнями. А также (что греха таить) довольно неприглядный вид, выдававший возраст. Танки были шестьдесят четвертыми «тэшками» — некогда поставленными Маньяде дружественным Советским Союзом.

Впрочем, будь они хоть немецкими «Леопардами» — отношение к ним беженцев было бы таким же. И варьировалось в том же диапазоне: от страха до недвусмысленно выражаемого недовольства. Впрочем, чувства военных и гражданских в тот момент были почти что взаимны.