Железная монета - [3]

Эфесский вечер, старика заставший,

Желаниям его наперекор,

На берегу беззвучного потока,

Чье русло и названье он забыл.

Двуликий Янус. Тополиный шелест.

Он смотрится в бегущее зерцало

И ловит и в уме шлифует мысль,

Которую людские поколенья

Не позабудут. Голос произносит:

"Никто не ступит дважды в воды той же

Реки". Он умолкает, понимая

В священном трепете, что он и сам — —

Река в безостановочном теченье.

Он пробует припомнить это утро

И ночь и вечер перед ней. Нет сил.

Он вновь роняет фразу, различая

Ее отчетливый грядущий шрифт

На развороте Бернетова тома.

Он в греческом беспомощен, и Янус,

Властитель входов, это римский бог.

Ни прошлого, ни нынешнего дня

Нет у него, придуманного неким

Седым прохожим возле Красных Кедров,

А тот прохожий ткет свой пятистопник,

Чтобы не думать о родных краях

И лицах. Одного из них не стало.

Ист-Лэнсинг, 1976

Клепсидра

Последнею в клепсидре будет капля

Медовой сладости. На миг один

Она блеснет и скроется во мраке,

А с нею — мир, что красному Адаму

Сулил когда-то Он (или Оно):

Твоя любовь, твое благоуханье;

Мысль, проникающая в суть вещей

(Скорей всего, напрасно); та минута,

Когда к Вергилию пришла строка;

Вода изжаждавшихся, хлеб голодных;

Незримый снег, ласкающий лицо;

Пропавший том, нащупанный в потемках

Пылящихся в забросе стеллажей;

Восторг клинка в кровопролитной схватке;

Распаханные бриттами моря;

Отрада вдруг раздавшихся в безмолвье

Любимых нот; одно воспоминанье,

Бесценное и стертое; усталость

И миг, когда нас разнимает сон.

Удел другого

Нет, не спасут писанья всех, чье имя

Сегодня в страхе повторяешь снова;

Тебе не выпадет удел другого:

Ты в лабиринте, сотканном твоими

Следами. Что тебе конец Сократа

Или Христа? Что Будда златолицый,

Который с миром пожелал проститься

В садовой зелени порой заката?

Роняй или чекань ты слово это,

Но, прах от праха, слово тоже тленно.

И, как не знает жалости геенна,

Так Божья ночь не ведает просвета.

Ты — время по своей текучей сути

И будешь им в любой его минуте.

Надпись

Сусане Еомбаль

Году в 1915-м, в Женеве, увидел в музейной витрине высокий колокольчик с китайскими иероглифами. В 1976-м пишу эти строки:

Одна, загадочная, я могу

быть в этом полумраке колокольной

молитвой, фразой, где схоронен смысл

всей жизни или целого заката,

сном Чжуанцзы, который знаешь сам,

обычной датой и бездонной притчей,

царем всего, теперь — строкой письмен,

вселенной, тайным именем твоим,

загадкой, над которой бьешься втуне

за часом час уже который год.

Могу быть всем. Оставь меня во мраке.