Железная маска Шлиссельбурга - [7]

Однако род Мировичей на этом не пресекся — недаром есть поговорка — щуку съели, а зубы остались. Отец и дядя Яков, благодаря прекрасному образованию, на которое их родитель не жалел ни злотых, ни рублей, тоже выбились в люди, заняв достойные роду места. Первый стал секретарем польского посла графа Потоцкого, а второй занял тоже место, но гораздо выше по положению — у самой императрицы Елизаветы, дочери Петра Великого. Вот только страсть к авантюрам у Мировичей в крови — братья составили заговор в пользу автономии Малороссии. И как всегда в России, в любом деле всегда найдется либо предатель, или доносчик.

Так что отправились два беспокойных для царицы юноши в Сибирь, в знакомый всем Мировичам город Тобольск, где и родился у Якова сын, получивший в крещении имя Василия. Семья бедствовала в ссылке, совсем обнищала вконец — все имения рода были конфискованы и давно поделены среди приближенных императрицы Елизаветы Петровны, а скромного отцовского жалования капитана захудалого гарнизонного полка едва хватало на необходимые нужды. Но извернулись, порой голодовали на хлебе и воде, но Василий получил хорошее образование.

В Тобольске имелась «немецкая» школа для детей ссыльных дворян. Ее директором и преподавателем по всем предметам был Сильвестрович, немец по происхождению, долгое время живший в России. Лютеранин по вере своей, он был блестяще образован. Уроки шли на одном дыхании, учиться было интересно. Знания истории и математики, грамматики немецкого и русских языков, музыки, риторики и других «изящных искусств», усваивались прекрасно, дети впитывали их как губка воду.

Дома обучение отпрыска славного рода продолжалось — французский и польский языки давались Василию легко, ведь на них говорило все образованное общество Малороссии, а отец все же был секретарем посла. Да еще хорошо владел татарским языком — но то плод векового соседства с Крымским ханством. Про воинское обучение и говорить не приходится — езда на коне, сабельная рубка и шпажный бой для поединков, «огненные забавы» — стрельба из пистолей и ружей. Воинские экзерциции и команды дополняли обучение, столь нужное для юноши — дворянина и будущего офицера, ибо иной службы, кроме воинской, не мыслилось.

Так что, усердно пройдя курс школы и дождавшись Высочайшего разрешения покинуть место родовой ссылки, Василий Яковлевич приехал в далекий Санкт-Петербург два года тому назад. И не остался в блестящей столице «серым» провинциалом.

Его стихи читал сам Ломоносов, «угрюмый гений» российской науки вирши одобрил, сказав, что появилась в державе «поэтическая школа». Влиятельный Бецкой, незаконнорожденный отпрыск князя Трубецкого, объявив конкурс на обустройство маленьких мостов через каналы перилами, выбрал главными именно эскизы Мировича, который их подал в надежде получить денежное вспомоществование. И не прогадал — сорок полновесных серебряных рублей, новеньких и блестящих, только отчеканенных на Монетном дворе «северной столицы», с профилем императрицы Екатерины Алексеевны на аверсе, стали ему наградой.

Сняв карликовую мансарду над сенями в доме партикулярной верфи на Литейной части, Мирович с трудом и нетерпением дождался зачисления в Смоленский пехотный полк в чине прапорщика. Причем, вскоре стал адъютантом шефа смолян, генерал-аншефа Петра Ивановича Панина, родного брата главы всемогущей Тайной экспедиции…

Глава 4

Так, свеча горит, за окном белая питерская ночь, которая может быть исключительно летом, так как, несмотря на «каменный мешок», достаточно тепло. А вот ручонки не мои — юношеские, тонкие в кости, но жилистые. Охренеть можно! Сколько я лежал без сознания? Минут десять, и не больше получаса — свеча не сгорела».

Иван Антонович затравленно оглянулся, чувствуя острый приступ паники. Если бы не долгая работа следователем, да еще участие в войне, он бы сейчас орал и бросался на стены. А так только вытирал холодный пот со лба рукавом и напряженно размышлял:

«Вокруг каменные стены с потолком, камера никуда не делась. Либо это самая доподлинная реальность, или меня конкретный глюк одолел на старости лет, и я просто впал в безумие. Но вот это легко проверить — сумасшедшие боль не ощущают, в отличие от психов. Легендарный Камо на этом прокололся, когда попытался симулировать безумца, но только врач оказался знающим. Так что сейчас нужно встать с кровати и проверить свои соображения, нет ничего лучше собственного опыта».

Никритин рывком поднялся с жесткого топчана, подошел к подсвечнику и провел запястьем над пламенем. Отдернул руку — боль испытал сразу. Затем решил провести новый эксперимент, очень сильно ущипнул себя за бедро ногтями — зашипел рассерженной кошкой, в глазах навернулись слезы — настолько ему было больно.

— Так… Это реальность, а не плод моего больного воображения. А потому садимся на нары и начинаем крепко думать, — тихонько размышляя вслух, Иван Антонович уселся на жесткую кровать, а именно ее он поначалу принял за топчан и машинально провел ладонью по волосам. Потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы не отдернуть руку. Еще бы — привыкнув за долгие годы к седому «ежику», обнаружить роскошную гриву, стянутую веревочкой на затылке по типу конского хвоста.