Железная дорога - [13]

Потом решил «подсластить» пилюлю:

— Но ты довольно приятной наружности, не уродина во всяком случае.

А Добрый Дядя в ответ на моё искреннее изумление, слегка скривившись лицом, как от зубной боли, неожиданно глухо сказал:

— А ты сходи на Володину квартиру, там все стены в твоих портретах. Толик постарался.

Это мое третье и последнее Открытие в ряду Потрясающих: «Хорошо это, или плохо, но я красива».

Кроме заявления о моей неземной красоте, я получила от Дидана ещё одно откровение — о нём самом.

Он исподволь уточнял и переуточнял: не случилось ли со мной хоть что-то из того плохого, что вполне могло случиться в общаге. То ли он, считая меня совсем наивной, не слишком старался скрыть свою заинтересованность, то ли после того, как я узнала, что, оказывается, красивая, во мне внезапно заработали новые рецепторы, но я почувствовала его облегчение, когда он выяснил, что со мной ничего не произошло. И меня взволновало его облегчение.

Ну, вот, хотела рассказать о Володиной квартире, с которой началась наша история с Женихом, а опять заговорила о Добром Дяде. Всегда всё о нём.

Куда-то прибываем. Киров, большая стоянка. Никогда не была в Кирове...или как он теперь называется? Я выяснила этот вопрос у женщины, торговавшей на платформе детскими игрушками — Вятка. Никаких ассоциаций кроме как со стиральной машиной, которая когда-то жила в доме родителей.

Глава вторая

Вятка — Пермь — Екатеринбург

Всё о нем. Судьба упорно сводила нас, не зная пощады, не оставляя времени на раздумья. После истории с неудачным началом карьеры порнозвезды мне нельзя было возвращаться ни в общагу, ни в училище. Добрый Дядя даже считал, что мне небезопасно оставаться в Москве. Ему нужно было время, чтобы оценить серьезность угроз, исходящих одновременно и от деятелей кино не для всех, и от влюбленного в меня бандита. Я быстро научилась не вникать, каким именно образом Добрый Дядя разгребает мои проблемы, просто выполняла его указания. Он увёз меня в деревню, в которой все теплые месяцы, большую часть года, жила его мать Лидия Павловна. Тогда она как раз уехала оттуда в Москву.

Собственно, Деревней то место только называлось, на самом деле это была окраина небольшого города. На огромном участке, представляющем собой эдакий сад-лес, на приличном удалении друг от друга располагались два дома. В старом деревянном двухэтажном доме жил двоюродный брат Доброго Дяди с женой; в нём поселялась и Лидия Павловна, когда выезжала из Москвы в Деревню. Второй дом, новый, кирпичный, тоже двухэтажный, Дидан построил для своей семьи, но никто из неё ни разу не бывал там. Эти скромные люди довольствовались для отдыха дачкой на Николиной Горе и домиком возле Феодосии. Позже я неоднократно бывала в крымском домике, пока старшая жена отворачивалась. Маленькая вилла — так было бы точнее это называть.

Между краткими наездами своего хозяина, когда тому необходимо было побыть одному, деревенский дом пустовал. Я не чувствовала двусмысленности своего положения живя в Деревне. До подобных нюансов ли мне было? Надо мной нависло слишком много проблем. Я нигде не училась, соответственно, потеряла хоть временную, но всё же прописку в Москве. Потом всё, вроде бы, начало разрешаться. Добрый Дядя нашел подходящих случаю «больших людей», которые сумели быть достаточно убедительными на «стрелке» с Влюбленным Бандитом. В результате тот не только легко отказался от пылкой страсти ко мне, но и взялся меня охранять от посягательств других быкующих мачо в пределах «своей» территории. Так что занятия в училище я могла спокойно продолжить. В общагу никто меня возвращать не собирался, об этом и речи не было. Тогда впервые всплыла пустующая квартира в хрущёбе, там я потом жила, а впоследствии стала гордой её владелицей. Добрый Дядя, поколебавшись, отказался от идеи поселять меня там — мала я была, по его разумению, для самостоятельной жизни. Угу. Не так много времени прошло, и выяснилось, что для того, чтобы стать его любовницей, я не была мала.

Дидан решил пристроить меня жить к своей матери, полагая, что так ему будет спокойнее за нас обеих. У Лидии Павловны часто болело сердце, да и возраст был серьёзный, под восемьдесят; Добрый дядя волновался за мать, когда та жила одна. К сыну, несмотря на его уговоры, она переезжать не хотела. Значительно позже, когда я уже близко сошлась с этой чудесной старушкой, я поняла причину этого её нежелания — она относилась к своей невестке с явной прохладцей. От компаньонки Лидия Павловна отказывалась так же решительно. Но, когда из других городов наезжали родственники, то останавливались они почему-то не на необъятных просторах Добродядиной московской квартиры, ни в его внушительных размеров загородном доме на Николиной Горе, а в маленькой двушке Лидии Павловны, и она охотно принимала гостей. В моём лице они находили ценного специалиста — как-никак два месяца медучилища за плечами. Но в недалекой перспективе я, действительно, могла стать полезной Лидии Павловне — инъекцию сделать, давление измерить, да мало ли что может понадобиться старому больному человеку. Так что, всё, вроде бы, сходилось. И вот, когда Добрый Дядя собрался поговорить с матерью обо мне и о моей незаменимости в хозяйстве, выяснилось, что, во-первых, я разыскиваюсь милицией, а, во-вторых, уже почти разыскалась. Директора моего училища предупредили, что он должен немедленно стукнуть ментам при моём появлении. Понятное дело, родители меня должны были искать — так положено, когда из дому уходят несовершеннолетние дети.