Желанный обман - [6]

— О, милорд… Примите мои искренние соболезнования… — начал он было.

Эсмонд резко оборвал его:

— Прочь с глаз! Уходи, уходи, я сказал! — вырвалось у него хрипло.

На лестнице, когда Эсмонд поднимался к себе в спальню, он встретился со своим другом Арчибальдом Сент-Джоном, одетым в дорожное платье. Эсмонд остановился, покачиваясь, как пьяный, и молча уставился на своего друга. Сент-Джона потрясло и повергло в ужас выражение лица молодого графа, его необычный вид.

— Мой дорогой друг, — ласково сказал он, кладя на плечо Эсмонда руку, — ты пережил страшный шок. Позволь мне позвать Уилкинса, чтобы он помог тебе лечь в постель и принес тебе кофе. Тебе определенно нужно подкрепить свои силы.

Эсмонд рывком скинул с плеча дружескую руку.

— Мне нужно только то, чтобы меня оставили в покое! Прочь с дороги, Арчи!

Сент-Джон понимал ужасное состояние своего друга и не обиделся на него. Мало того, он еще раз настойчиво попытался убедить его в том, что необходимо позвать Уилкинса, чтобы тот помог раздеться своему молодому хозяину и принес ему еды.

— Ты должен пережить это несчастье, как мужчина, Эсмонд, — мягко увещевал Сент-Джон. — На все воля Божья.

Эсмонд ответил на это хриплым диким смехом.

— Неужели у Господа столь чудовищно жестокая воля?! Если это так, то я отрекаюсь от Него и от веры!

— Что ты, Эсмонд… — начал было потрясенный Сент-Джон.

— Я проклинаю Его и отрекаюсь от всех радостей жизни! Если он всесилен, то почему дал умереть такой нежной, такой чистой и милой девушке, моей Доротее?! Я проклинаю Бога! Я проклинаю Его!..

Арчи провел языком по пересохшим губам. От всего сердца он жалел Эсмонда. Потерять любимую женщину в день свадьбы… Да, это очень тяжкое испытание даже для крепкого духом мужчины.

К середине дня все гости, приглашенные в Морнбери на свадьбу молодого графа, покинули погруженный в печаль дом, даже не увидясь с убитым горем хозяином. Свои соболезнования и вежливые пожелания крепиться они попросили передать через оставшегося Сент-Джона.

Наконец от дома отъехала последняя карета. Тяжело вздохнув, Арчибальд поднялся по лестнице и постучал в дверь спальни своего друга.

— Ты впустишь меня к себе, Эсмонд?

Ответом ему был хриплый крик:

— Я же просил тебя уйти! Я хочу, чтобы меня оставили в покое!

— Бедный друг мой, — терпеливо проговорил Сент-Джон, — все уже уехали, кроме меня. Я чувствую, что тебе может понадобиться мое присутствие… Дружеская рука, которая будет тебе опорой в горе…

— Мне никто не нужен, говорю тебе! Уходи, ради всего святого!

Сент-Джон пожал плечами. Он вновь спустился вниз. В холле он вызвал звонком Уилкинса.

— Боюсь, беда временно выбила из колеи твоего благородного хозяина, Уилкинс. Он не хочет видеть даже меня, человека, которого любит. Он не желает, чтобы я остался. Я должен уважать его волю. Поэтому сейчас же возвращаюсь в Лондон. Но если он почувствует вдруг, что нуждается во мне, прошу тебя послать мне весточку с почтовым дилижансом. Мой адрес: Шарлотт Сквер, 17. В. Шотландию я поеду только в конце недели.

Старик кивнул головой. По его носу катилась слеза.

— Увы, сэр, — со вздохом проговорил он.

— Да, Уилкинс, ты прав. Увы. Прощай. Позаботься о своем хозяине, — сказал Арчи, неохотно повернулся к выходу и ушел.

Он слишком хорошо знал Эсмонда, чтобы пренебречь его настойчиво выраженным желанием остаться в одиночестве, и поэтому тотчас уехал из Морнбери. В самом деле, может, сейчас лучше оставить беднягу наедине с его горем, как он того желает. В данном случае ничего поправить нельзя.

Глава третья

В течение трех дней колокола церкви городка Шафтли звонили отходную по леди Доротее.

На четвертый день чистая, непорочная красота покойной невесты графа была упрятана в гроб и оставлена на вечный покой в фамильном склепе рода Шафтли рядом с полудюжиной сестер и братьев, умерших в младенчестве.

Молодой лорд никогда уже не отведет свою нареченную к алтарю. Остро осознавая это, он стоял возле гроба до тех пор, пока тот не унесли. Он положил на крышку длинный крест, свитый из красных роз, которые Доротея любила больше других цветов. Лицо его было пепельно-серого оттенка, выглядел он страшно изможденным, и это заметили все члены семьи Доротеи. Они и сами были переполнены скорбью, стояли сгрудившись, все в черном, роняя слезы, в сторонке, чтобы на несколько секунд оставить несчастного молодого человека наедине со своей почившей возлюбленной.

Наконец вперед вышел граф Шафтли и коснулся рукой плеча Эсмонда.

— Давайте вернемся в замок вместе, мальчик мой. Оставаться здесь дольше нет смысла. Все кончено.

— Мне не нужно сопровождение, сэр, — твердо ответил Эсмонд.

На протяжении прошедших трех дней лорд почти ничего не ел, если не считать того раза, когда старик Уилкинс все-таки отважился, рискуя быть обруганным и побитым, поставить перед своим хозяином поднос с едой. Впрочем, даже тогда Эсмонд едва притронулся к кушаньям, компенсируя это весьма обильными возлияниями коньяка.

Отец Доротеи, однако, заставил уйти Эсмонда вместе с ними.

Бедняга был сломлен потерей любимой дочери. Он знал, что жена уже не подарит ему нового ребенка. Как и королева Анна, она рожала только для того, чтобы потом хоронить. Дети у нее умирали один за другим. Было очевидно, что бедняжка Доротея имела с самого рожденья слабенькое сердце. Это еще счастье, думал в печали граф, что она прожила восемнадцать лет и оставалась с родителями так долго. Он боялся возвращаться в замок, который был полон рыдающими и воющими женщинами. В замке находился единственный мужчина — сэр Адам Конгрейл, муж сестры леди Шафтли. Граф недолюбливал его и мало интересовался племянницей жены Магдой, которая также была в числе гостей, приглашенных на свадьбу. В детстве она стала жертвой какого-то ужасного несчастного случая, и старый граф не помнил, когда он мог видеть ее без вуали на лице. Доротея очень жалела свою бедную кузину. Собственно, только по просьбе Доротеи Магда и была приглашена в замок на свадьбу. Сам Шафтли, конечно, позабыл бы о ней.