Желанное дитя - [120]

– Приветствую вас, дамы и господа, – начал он мягко и торжественно. Он носил очки в тонкой металлической оправе, а голова у него была бритая налысо, что придавало ему весьма брутальный вид. – Меня зовут доктор Адам Вербена, я генеральный директор больницы Честербрук, и я приглашаю вас принять участие в программе, во время которой мы отдадим дань памяти нашей дорогой коллеге, медицинской сестре Гейл Робинбрайт. Гейл работала здесь девять лет в нашем отделении ортопедической хирургии, и ее все любили, и мы, и пациенты. Сегодня мы будем говорить о ее жизни и о том, что она успела всем нам дать – потому что она была медсестрой по призванию, и все, кто знал ее, с этим согласятся.

Кристина покосилась на сестер из отделения ортопедии, которые согласно закивали. В толпе раздались всхлипывания и сморкания. Все стояли неподвижно, кроме кучки детей, которые, конечно, не очень понимали, где находятся и как надо себя вести, и Кристина поняла, что на службу пришло много людей, не связанных с работой в больнице. Пожилые гости сидели на складных стульях, которые стояли чуть в стороне от основной массы людей, там же Кристина увидела глубоко беременную женщину и невольно посочувствовала ей. Среди толпы она заметила соседей Гейл, они держались вместе: Кимберли и Лейни, их соседи Дом, Рейчел, брюнетка-любительница лошадей с мужем, Джерри – индианочка, которая видела Закари в кухне Гейл, держала под руку мужа, и симпатичный студент Фил в наушниках сидел рядом со своей девушкой и соседями по квартире.

На сцене доктор Вербена продолжал говорить:

– Сегодня у нас будет только три выступающих. Но они выступят после минуты молчания, которую проведет для нас отец Липински. А потом мы услышим доктора Милтона Коэна, СЕО городской системы здравоохранения, доктора Гранта Холлстеда, заведующего отделением ортопедии, и миссис Риту Каплан, старшую медсестру, которая поделится воспоминаниями о том дне, когда приняла на работу юную Гейл Робинбрайт. – Доктор Вербена сделал шаг назад. – Отец Липински, вы проведете минуту молчания перед тем, как выступить с речью?

Кристина сделала глоток воды и, когда ее желудок недовольно заурчал, невольно подумала, что программа службы, похоже, рассчитана довольно надолго. Она начала жалеть, что все-таки не посетила туалет по дороге, оглянулась по сторонам в поисках другого туалета, но в поле зрения был только один и на приличном расстоянии, пройти к нему, не привлекая к себе излишнего внимания, ей бы не удалось.

Отец Липински в черной сутане взошел на сцену и взял микрофон:

– Леди и джентльмены, друзья и соседи, прошу вас присоединиться ко мне и почтить минутой молчания память Гейл Робинбрайт.

Все склонили головы, и Кристина тоже опустила голову – и вдруг поразилась тому, как распухли у нее лодыжки. Наверно, это случилось потому, что она слишком много ходила и бегала – хотя раньше она такого ни разу не замечала. Да и не должно было пока этого быть – она читала в книгах по беременности, что отеки у беременных появляются не раньше восьмого или даже девятого месяца.

Минута молчания закончилась, и отец Липински продолжил:

– Благодарю вас, леди и джентльмены. В такие моменты, как этот, трудно продолжать доверять Господу и верить в его мудрость, потому что у нас забрали один из самых ярких лучиков нашего света. В такие моменты, как этот, мы можем возроптать на Господа и усомниться в воле его…

Кристина слушала речь пастора рассеянно, мысли ее все время возвращались к уликам против Закари и к видеозаписям его разговоров с Аллен-Боген и МакЛин, а ведь он утверждал, что не был с ними знаком. Как-то многовато было улик для совпадения или недоразумения, как бы ни хотелось Кристине верить в его невиновность. Она переступила с ноги на ногу – лодыжки начинали ныть.

Отец Липински уступил место на сцене доктору Милтону Коэну, высокому и привлекательному мужчине с темными волосами, слегка посеребренными на висках сединой. Он начал говорить, и Кристина невольно отметила, что в его речи звучала более глубокая печаль, чем в предыдущих: «прекрасная медсестра», «всегда с улыбкой», «приподнятое настроение», «к каждому пациенту могла найти подход»…

Кристина начала нетерпеливо озираться в поисках туалета – терпеть становилось все труднее. Напротив парковки она увидела отделение реабилитации – это было недалеко. Его квадратный вестибюль был стеклянный, и Кристина могла видеть, что внутри ходят работники больницы и люди в обычной одежде. На первом этаже наверняка должен был быть туалет, но Кристина сомневалась, что ей удастся незаметно проскользнуть туда, и боялась показаться невежливой, нарушив течение панихиды. Поэтому она приняла мужественное решение терпеть дальше и постаралась сосредоточиться на происходящем.

Следующий выступающий, доктор Грант Холлстед, был моложе, чем она ожидала, судя по его положению. Его легкие рыжеватые волосы были аккуратно пострижены прядями, а глаза были ярко-синими и просто нереально огромными. Он говорил с элегантным акцентом, слегка тянул гласные, и в общем-то повторял то, что сказали до него: «великолепная медсестра», «всегда приносила в наше отделение радость и веселье», «всегда любезна», «готова была прийти на помощь еще до того, как ее успевали попросить», «у нее было блестящее будущее, которое у нее так жестоко украли…»