Желание - [242]

– В каком смысле? – спрашивает Мэйси.

– Он не убил нас всех на острове, – договаривает Джексон и смотрит каждому из нас в глаза. – И теперь мы доберемся до него.

– Как? – спрашивает Иден. – Как нам добраться до него?

– Вам нужна она.

Я поворачиваюсь на звук этого дрожащего голоса – к тому, кто был Неубиваемым Зверем, который смотрит на нас с тревогой в глазах.

– Она может спасти нас. Вам нужна она.

– Кто? – спрашивает Мэйси, подходя к нему медленно, чтобы не напугать.

– Она может спасти нас, – повторяет он.

– Кто? – опять спрашивает Мэйси.

Он показывает на Грейс, вернее, на ее руку.

– Она. Она. Она. – А затем обращается в камень. Вот уж не ожидал. Просто класс.

Пока все пытаются понять, не идет ли речь о еще одной горгулье, я не могу не думать о том, что мне надо поговорить с Грейс. Потому что, если все произойдет так, как я думаю – то есть все пойдет к чертям, – скорее всего, мне пора сказать ей, что я видел в ту ночь в школьной прачечной много недель назад.

Думаю, мне пора рассказать ей об изумрудно-зеленой нити.

Конец третьей книги

Но подождите – есть еще!

Читайте две главы с точки зрения Хадсона.

Все оказывается не таким, каким кажется.

Кровь и правда не водица

– ХАДСОН –

Грейс кажется такой вымотанной, когда мы возвращаемся в Кэтмир от Карги, что мне хочется обнять ее и отнести в мою комнату, но я понятия не имею, позволит ли она мне это сделать. И не знаю, не поставит ли это ее в неловкое положение по отношению к Джексону.

Хотя, если честно, мне уже все равно, будет это неловко или нет. Неприятно ли мне, что Кровопускательница использовала его? Да, само собой.

Жалко ли мне, что он потерял свою пару? В теории да, конечно. А на практике не очень, если учесть, как все повернулось.

И, наконец, жалею ли я о том, что каким-то образом мне досталась самая добрая и самая красивая пара из всех? Нет, не жалею. Нисколько не жалею.

Грейс – это дар небес, и я буду благодарен за нее до конца моих дней.

Но все равно, когда мы поднимаемся по лестнице в школу, я не могу не дать оценку этому дурацкому плану.

– Это плохая идея.

– Согласна, – говорит она, глядя на меня так, будто я сказал что-то очевидное. – Но я по-прежнему считаю, что мы не можем исключать этот вариант.

– Исключить? – не веря своим ушам, спрашиваю я. – Как мы можем его включить? Скажи мне, что ты не доверяешь этой женщине.

– «Доверять» – это весьма сильное слово. – Она гримасничает, и я люблю ее. Правда люблю. Но она слишком уж спокойна.

– Доверять ей – безрассудство, – говорю я. – Она ведь живет в пряничном доме. Не знаю, как ты, а я верю в то, что реклама должна быть правдивой, и мне совсем не улыбается быть Гензелем или гребаной Гретель. – Или Белоснежкой, если уж на то пошло. Или другим персонажем из сказок, в которых фигурируют злые ведьмы. У этой женщины явно не все в порядке с психикой.

Но Грейс только состраивает гримасу.

– По-моему, о каннибализме речь все-таки не идет.

– Я не слишком в этом уверен. Ты видела, как она смотрела на Луку?

– Да, но вряд ли это имело какое-то отношение к каннибализму.

Мы оба смеемся, и я знаю, что ухмыляюсь, как последний мудак, но мне все равно. Быть с ней, смешить ее – это напоминает мне прежние времена. Я знал, что мне их не хватало, но до этой минуты не понимал насколько.

– Ты в порядке? – спрашиваю я секунду спустя.

– Да. – Она кивает. – В порядке. А как ты сам?

Нелепо воспринимать всерьез такой пустяковый вопрос, но в устах Грейс он не кажется мне пустяковым. Особенно если учесть, что она единственная, кто когда-либо задавал его мне и ожидал ответа.

Возможно, именно поэтому я в кои-то веки говорю, что у меня на уме, вместо того чтобы взвешивать возможные варианты.

– Мне стало бы еще лучше, если бы ты решила провести эту ночь у меня. – Я ожидаю ответа, делая вид, будто я не затаил дыхание, как сопливый подросток.

Она закатывает свои ласковые карие глаза.

– Если я решу провести эту ночь у тебя в комнате, боюсь, завтра на выпускной церемонии мы оба будем выглядеть как зомби.

– Меня это не смущает, – отвечаю я, подняв брови, чтобы дать ей знать, что сон мне не важен. Особенно если надо выбирать между сном и ею в моей постели.

Она склоняет голову набок, и ее чудесные кудряшки падают ей на лицо. Но затем улыбается, искоса смотрит на меня и говорит:

– Возможно, меня тоже.

Она вертит на своем пальце обетное кольцо, и от этого ее ответ становится еще слаще. Она сказала «да». Эти слова отдаются в моем мозгу. Она сказала «да».

Я протягиваю руку, убираю с ее лица одну из ее роскошных кудряшек, и мои пальцы задерживаются на ее щеке. Ее кожа такая мягкая, такая теплая, и мне так приятно к ней прикасаться, что я хочу прижать ее к себе здесь и сейчас, и мне плевать, что об этом подумает кто-то еще. Вместо этого я отстраняюсь и шепчу:

– Я обещаю, что дам тебе поспать. В конечном счете.

А затем начинается настоящее светопреставление.

– Не трогай ее! – рычит мой чертов придурок-брат. – Это ты виноват! Это из-за тебя и этих твоих уз сопряжения она может умереть в тюрьме, и ты воображаешь, что у тебя есть право касаться ее своими грязными лапами?

– Полегче, Джексон. – Мекай переносится к нему, пытается схватить его за плечо, но Джексону это не по вкусу.