Желание Чуда - [13]

Как-то шла Катя мимо парка и на углу увидела нищего, худого, с ниспадающими до плеч русыми волосами, с пронизывающим печальным взглядом голубых глаз. «Подайте милостыню, Христа ради», — жалобно просил нищий. Где она видела эти глаза? И показалось ей, что сам Христос проверяет её на чувство сострадания.

Принесла она хлеб и решила Катя давать ему три ломтика: он большой и ещё более несчастный, чем она. И нахлынула на Катю ответная волна доброты и как будто Свет исходил от этого нищего. И так истово молился он: «Да храни тебя Господь, дай тебе он благодать и принеси счастье» и много говорил ещё хороших слов, что ещё раз подумала Катя, что непростой это нищий.

С каким-то просветлённым лицом, она, голодная, но счастливая, уходила от него: она отдала хлеб, но зажгла в своей душе огонь божественного очищения. Много раз приходила она к этому нищему, отдавая хлеб. Это общение с ним нужно было ей самой, чтобы ощутить в себе сочувственное единение отверженных людьми, но причастных к Вечному.

Зимними вечерами посылал её брат в институтскую столовую за дополнительным пайком для своей семьи. Приходилось идти мимо тёмного парка — пристанища беспризорников. Простой люд не ходил здесь, особенно вечером — боялись. А шпана свято соблюдала установленный ими самими и написанный на заборе закон: «До пяти — ваше, после пяти — наше».

А каково было пройти молодой девушке с кастрюльками мимо стаи голодных оборванцев, которые за версту чуяли запах наваристого борща? Проходила мимо и молилась: «Господи, помоги, господи, сохрани меня». И никто за зиму её даже не испугал.

Но гром всё-таки грянул. Однажды пришла к Кате бывшая прислуга: «Одна знакомая дала мне молитвочки переписать. Я читать умею, а вот писать — нет. Помоги мне, перепиши». Катя тихонько переписала молитвы и спрятала в чемодан. Приходит со школы и видит ужасную картину: её чемодан валяется открытым, вещи разбросаны по полу, а профессор и его жена с неистовым злорадством топчут и ходят по её вещам.

Как, её любимые вещи топчут! И как будто лежала она сама, на этом грязном и ненавистном полу, униженная и растоптанная. «Что это у тебя за крестики?» — закричал брат, протягивая листочки. «Это молитвочки, бабушка просила меня переписать». — «Вон, чтобы духа твоего здесь не было, церковное отродье!» — в сатанинском гневе закричал брат.

На следующий день, она, ошеломлённая людской несправедливостью, забившись в уголке и тихо глотая слёзы, ехала в поезде. Народу было битком, сидели, чуть ли не на головах. Путь предстоял долгий — целая неделя до Новосибирска, а там ещё 400км. Ни куска хлеба, ни денег, не было ничего. И три дня ехала, ничего не ела, пока люди не заметили, что девочка не ест.

«Девочка, почему ты ничего не кушаешь?»- «А у меня нет ничего».- «А откуда ты едешь?»- «От родного брата». Люди её накормили, пожалели, а одна семейная пара предложила: «Иди к нам в дети. Мы тебя выучим».- «Нет, нет, что Вы, я домой еду», — отвечала Катя. Согретая людским вниманием, Катя думала: «Нет, всё-таки есть ещё на свете добрые люди». Её попутчики попросили кондуктора поезда по прибытии в Новосибирск посадить Катю к машинисту паровоза, следующего через станцию Тяжин…

И Катя вышла из кабины машиниста в Тяжине, на жуткий мартовский мороз, в демисезонном пальтишке, берете и стареньких туфельках, ещё не зная, какой горький подарок ей приготовила судьба.

Нашла она попутную грузовую машину, ехавшую через родное село Тисуль. Посадили её в кузов. И сжалась вся Катя в комочек от пронизывающего сорокаградусного холода, прижавшись к кабине, в которой сидел какой-то начальник-вельможа в оленьей дохе. Так и пристыли бедные Катенькины рученьки к чемодану и узлу, ныли от холода ноги, закоченели язык и губы.

Через два с половиной часа, в центре села Тисуль, её, замёрзшую ледышку, стянули с кузова и оставили на дороге… Еле теплилась кровь в бедной девочке и мысль ещё цеплялась за жизнь. Неужели Господь не вырвет девочку из леденящих объятий смерти и оставит погибать на дороге?

«Неужели мне никогда больше не петь и не блистать на сцене? И это — Всё?» — со страхом думала Катя. «Неправда, я поборю! Я не замёрзну! Я должна жить!» — думала Катя, вставая на колени со снега. — «Я выживу! Я дойду! Я не поддамся смерти!» — подбадривала она себя. «Я поборю это всё! Этого не будет ни за что!»

Встреча со смертью — это и есть способ познания жизни. Страшная, трагическая цена познания — без этого не постигнуть бесконечную ценность жизни.

Сама не помнит Катя, каким чудом она добралась до родного дома, превозмогая боль и, освободив пальцы от ручки примёрзшего чемодана, постучала в окно. В ответ услышала кашель, не матери и не отца. Чей же кашель? И голос незнакомый: « Кто там?» И выходит женщина, видит застывшую девочку, завела её в дом.

«А Исаковы здесь живут?» — еле произнесла Катя закоченевшими губами. «Нет, они продали дом и вчера уехали». Как раз на том поезде, на котором приехала Катя! «А куда?» — «Неизвестно, они и сами не знали. А вы кто?» «Дочь я их, приехала из Алма-Аты». Отогрела Катю своей лаской и заботой эта женщина, оттёрла спиртом, накормила. «А кто-нибудь из родственников остался здесь?» — спросила Катя. — «Да, ваш брат Пётр женился и остался здесь».