Жду. Люблю. Целую - [8]

— Конечно же нет! Что ты! — уверенно ответила она. — Мама ничего плохого не сделала. Это просто недоразумение. Ее, должно быть, приняли за кого-то другого… А может, это чья-то злая шутка. Вы ведь знаете, какой у мамы непростой характер. Неудивительно, что мать нажила себе целую кучу недоброжелателей, которые спят и видят, чтобы она провела несколько неприятных часов в полиции.

Она пыталась свести все к шутке, но ее запинающийся голос выдавал волнение.

— С другой стороны, мама как-то уж очень спокойно к этому отнеслась, — добавила она. — Странно, не правда ли? Так, будто была к этому готова.

Феликс, который разогрел успевшую остыть похлебку, стал разливать ее по тарелкам.

— У меня пропал аппетит, — сказала Наташа.

— Надо, чтобы ты поела, — произнес он строго, протягивая ей хлебницу. — И ты тоже, Лили. Скоро отключат газ, и до завтра у нас в желудках не будет ничего горячего.

Наташа посмотрела на него с отчаянием. Разве сейчас все это важно? После всего, что произошло? Но бегство и война сильно повлияли на характер Феликса Селигзона, который стал прагматичным и рассудительным молодым человеком и думал о таких вещах, которые другим показались бы малозначительными. Уверенный, что пища никогда не должна пропадать, пунктуальный до мелочей, он был требовательным и к себе, считал, что должен защищать своих близких.

— Возможно, лично к ней они не имеют претензий, — сказала Лили, дуя на ложку, чтобы остудить похлебку.

— То есть? — не поняла Наташа.

— Возможно, твой отец наделал глупостей.

Наташа мрачно посмотрела на нее. Такая мысль ей и в голову не приходила.

— Это еще что за намеки? Мой отец никогда не делал ничего плохого. Он был замечательным человеком. Знаменитым адвокатом. В любом случае, он был в весьма почтенном возрасте в начале войны. Не думаю, что он занимался делами и во время оккупации. У него не было в том необходимости. Как только тебе в голову могла прийти подобная мысль? — сказала она холодным тоном.

— Мы уверены, что твоя мать ни в чем не виновата. Мы не единственные еврейские дети, которым она помогла. Она наверняка совершила много добрых дел, о которых мы пока не знаем. Она всем сердцем ненавидела нацистов и никогда этого не скрывала. Но твой отец… Он…

Лили смущенно прикусила губу и грустно посмотрела на старшего брата, словно прося у него помощи. Когда Феликс опустил глаза в тарелку, Наташа вздрогнула.

— Все, хватит! Мне это надоело, — сказала она, сжимая кулаки. — Может, ты мне объяснишь, Феликс, на что намекает твоя сестра?

Феликс вздохнул, достал свои очки и принялся вытирать их платком, как поступал всегда, когда пребывал в замешательстве и ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями.

— Когда мы еще жили в этом доме перед войной, мы случайно услышали разговор твоих родителей. Твой отец был очень недоволен нашим присутствием. Твоя мать возражала ему. Они также говорили о политике Гитлера, и речи твоего отца были скорее… как бы это сказать? Достаточно неоднозначными.

Щеки Наташи вспыхнули.

— Так ты подслушивал у дверей? Может быть, отец просто не хотел, чтобы под его крышей жили немецкие граждане, неважно, евреи они или нет! Мой отец был героем войны четырнадцатого года. Потому он не выносил бошей.

Феликс поднял руки, словно прося прощения.

— Мне очень жаль, Наташа. Но ты мне задала вопрос, а я на него ответил. Правдиво. Я думаю, что твой отец восхищался политикой нацистов, и в том, что касалось экономики, и в области внешних отношений. Как и многие французы в то время, кстати. Мы уехали в 1940-м году и больше его не видели. Возможно, он и пересмотрел свои взгляды… А возможно, и нет, — закончил он несколько обвинительным тоном.

Последняя фраза оказалась слишком жесткой. Повисло молчание. Слышно было только, как гудит огонь в плите. Лили встревожено смотрела на Наташу, понимая, что она обиделась.

— Ваши подозрения низки! — сказала девушка, резко поднявшись. — Я не верю ни единому вашему слову! Папа не сотрудничал с врагом. То, что за мамой пришли полицейские, так это из-за завистников. Сейчас много кого арестовывают по абсурдным доносам.

— Но среди арестованных есть и виновные, — пробормотал Феликс. — Нужно иметь смелость, чтобы посмотреть правде в глаза. Тем более в такой стране, как Франция, на совести которой режим Виши[4].

— Не забывай, что именно французы спасли тебе жизнь! Не думаю, что нашлись бы немцы, которые сделали бы то же самое!

— Об этом я никогда не забуду. О том, что вы сделали для меня, — серьезно заверил он.

После сказанных весомых слов признательности его лоб еще больше наморщился.

— Просто немыслимо, что вы в течение стольких лет держали при себе эти подозрения и ни слова мне не сказали! А я думала, что нам нечего скрывать друг от друга.

Феликс пожал плечами.

— А что мы могли тебе сказать? Что твой отец произносил речи, которые оправдывали нацистов, в то время как он приютил нас в своем доме? С другой стороны, надо обладать интуицией, чтобы понимать недосказанное, но мы с Лили родились в Третьем рейхе и понимали это. Поставь себя на наше место. Мы приехали из страны, где наши товарищи в классе унижали нас, где нас выгнали из школы… Вскоре мы лишились всего. А мы ведь были просто детьми! У нас не было права ходить в бассейн или в кино. Некоторые из сверстников перестали разговаривать со мной, словно я был заражен чумой. А наши родители…