Жди, за тобой придут - [4]

Лишь только будучи учеником второго класса средней школы и имея возможность общаться с большим кругом ровесников, а также ребят постарше, он начал по крупицам собирать и складывать в единый рисунок всю необходимую для разрешения этой загадки информацию.

Что такое сексуальное желание, Костя отлично представлял себе, ещё не владея соответствующим вокабуляром и плохо ориентируясь даже в бытовой терминологии на этот счёт. Странный, но в то же время приятный зуд в области гениталий он ощутил первый раз в средней группе детского сада. Спорадические попытки отца пресечь экспериментальное рукоблудие ни к чему, как водится, не привели: возможностей для невинных личных опытов у детсадовской молодёжи было в то время более чем достаточно.

К подготовительной группе Костина компетенция в данном вопросе настолько возросла, что он оказался способным давать консультации своим менее находчивым сверстникам, а в конце концов, даже вступил в половую связь, если можно её было так назвать, с первым объектом противоположного пола — симпатичной девочкой по имени Наташа.

Разумеется, дальше заурядного петинга дело у них тогда пойти не могло, но полученных ощущений обоим юным партнёрам хватило надолго. Поскольку акт носил, в некотором смысле, публичный характер (соитие происходило в спальном зале во время послеобеденного сна, под восторженный шёпот и мысленные аплодисменты согруппников), именно в тот памятный день Костя впервые зарекомендовал себя в глазах окружающих как человек, находящийся на передовом крае исследовательской науки о любви.

Промежуток между первым и вторым гетеросексуальным опытом оказался в Костином случае весьма большим. Трудно сказать, что послужило причиной этого — отсутствие коллективных сончасов в школе или же стремительно пробуждающаяся в детских душах тяга к ответственности и целомудрию. С Костиной точки зрения, целомудрие не считалось высшей добродетелью, однако горячее стремление к ней у представительниц женского пола, неуклонно воспитываемое пуритански настроенным социумом, сводило на нет все смелые помыслы юного искателя романтики.

Хуже того! Ещё не совсем чётко выстроенная к девяти-десятилетнему возрасту жизненная платформа, начинала прогибаться, видоизменяться, а зачастую и просто рушиться под натиском общественного и семейного давления. Как можно было продолжать верить в безгреховность собственных фантазий, если буквально все взрослые вокруг твердили в один голос, что видеть, а тем более прикасаться к обнажённой натуре — занятие совершенно недостойное и даже постыдное?

С другой стороны, для эффективного подавления хаотически рождавшихся в неокрепшем сознании скабрезных мыслей, требовалась колоссальная воля и натренированность, которой Костя в столь нежном возрасте, разумеется, не обладал. Приходилось идти на компромисс, близкий по своей сути к библейскому «богу — богово, а кесарю — кесарево», в его социалистическом приложении. То есть сочетать полную внешнюю благонадёжность со скрытой верностью своим внутренним телесным позывам.

Ситуация немного облегчалась вполне искренней поддержкой, которую можно было найти в то нелёгкое время среди «единомышленников», или, лучше сказать, товарищей по несчастью. Передачу необходимой информации устным путем не могла пресечь никакая цензура.

Сейчас, при наличии телевизионных и журнальных «пособий» трудно даже представить себе ребёнка, перешедшего грань осознания своей сексуальной принадлежности, который не имел бы представления о том, «как это выглядит у дяденек и тётенек», и не догадывался бы, для какой цели природа встроила в человеческую анатомию столь замысловатое физическое различие.

Тогда же, в годы глухого советского табу на всё, связанное с сексом, большинство детей было вынуждено оставаться ментально невинными практически до времени своего полового созревания. Знания, которыми приходилось пользоваться особо любознательным мальчикам, черпались из разного рода историй, скорее гипотетического, нежели фактического характера, а также ходивших по рукам черно-белых фотокопий с западных эротических и порнографических изданий.

Существовала и медицинская литература, даже иллюстрированная. Но, как правило, идея заглянуть в неприметную, серую книжицу с малообещающим названием «Что должна знать каждая женщина», мирно покоящуюся среди прочей белиберды в родительской библиотеке, приходила в голову даже самым одарённым искателям истины не раньше одиннадцати-двенадцати лет.

Костя не был исключением из правила, и поэтому его путь к просвещённости оказался долгим и тернистым. Однако нельзя сказать, чтобы это хоть сколько-нибудь его тяготило в те безмятежные годы. Ведь не бывает худа без добра! Запретная политика, безусловно, ставила ребёнка в условия жесточайшего информационного голода, но она стимулировала также и подъем креативной энергии из области гениталий к более высоким телесным центрам.

Данный «побочный эффект» был чрезвычайно важен для воспитания человека нового образца, поскольку укреплял в сердцах советских граждан ту самую формулу «дружбы, товарищества и братства», без которой построение коммунизма было бы просто немыслимым. У Кости же результат его действия обозначился отнюдь не с идеологической стороны.