Жажда - [4]

— Туманова Марта Олеговна? — женщина изогнула тонкие брови, приблизившись ко мне почти вплотную.

Я кивнула. Слюна во рту стала вязкой, язык мешался, и, казалось, распух. Я не была уверена, что смогу связать и два слова.

— Пора. — Сказала медсестра, крепко взяла меня под локоть и потянула за собой. — Нас уже ждут.

Ноги подгибались, словно превратились в мягкую вату. Я обернулась и уцепилась взглядом за побледневшее лицо Машки.

— Только Сереже не проболтайся, — вскинулась я, дождалась ответный кивок от сестры и выдохнула.

Еле дыша, я направлялась совершить свое первое убийство.

* * *

— Не тяни кота за яйца! — противно хмыкнул женский голосок справа.

Я заставила себя повернуть голову и увидела ухмыляющееся лицо Регины. Она уже сделала свой выбор и теперь стояла в предвкушении. Ее заострившееся от голода лицо в отблеске луны выглядело зловеще и страшно. Большие черные глаза в украшении густых ресниц, слегка курносый нос, тонкие губы и острые скулы… Еще пару недель назад я искренне считала ее красивой, но сейчас… Все это напоминало мне маску палача, что застыл на миг, наслаждаясь атмосферой страха, но вот-вот и протянет жесткие пальцы к моей шее.

Регине выпала длинная веточка.

Жизнь на следующие пару дней.

Жизнь в обмен на чье-то мучительное убийство.

Мое или Данила, который уже слегка хмурился, ожидая моей реакции. Превозмогая боль и липкий страх, что делал движения какими-то рубленными и неловкими, я протянула ладонь и прикоснулась к руке одногруппника.

Теплая.

Данил вздрогнул, нахмурившись еще больше. Ему противно даже касаться меня?

Сжав зубы, бездумно схватила левую палочку и застыла, встретив недоуменный взгляд серых глаз.

Короткая. Все вокруг потемнело. Земля дрогнула и завертелась. Регина победно вскрикнула и, кажется, хлопнула в ладоши.

Я опять сделала неправильный выбор.

* * *

Кабинет, куда меня привели, был маленький и холодный. Зеленые, голые стены не перестали давить своей яркостью. Здесь противный запах стал еще стойче. Голова кружилась с новой силой, особенно после того, как медсестра что-то вколола мне и заставила залезть на кресло. Расставлять ноги было стыдно.

Как только мы зашли в эту коморку, женщина помогла мне переодеться в легкое, почти прозрачное платье. Оно совершенно не грело продрогшее тело и собиралось тонкими завязками на спине. Под ним медсестра не разрешила оставить даже трусики.

Странное желание, которое обуяло меня при виде растопыренного кресла — оставить на себе хоть что-то.

Прикрыться.

Создать преграду.

Убежать.

Холод жадно лизнул ноги, когда я послушно водрузила их на металлические подставки. Чувство незащищенности и неправильности происходящего било набатом в висках. Странная слабость разливалась по телу.

— Обратной дороги нет, — продолжал звучать в голове тоненький Машкин голос.

Я соглашалась. Пыталась убедить себя, что меняю жизнь на жизнь.

Только вот получалось плохо.

Фальшиво.

Когда пришел доктор, я уже не смогла различить его лица. Перед глазами вальяжно покачивался туман.

— Все произойдет очень быстро. — Сказал мужской голос и его обладатель провел рукой по внутренней поверхности моего бедра. — Ты даже не почувствуешь. Не волнуйся.

Медсестра привязала мои руки и ноги крепкими ремешками, объяснила, что во время операции наркоз может дать нежелательный эффект, и я начну вырываться. А это помешает доктору сделать все чисто и безболезненно.

Мне было все равно.

Я сосредоточилась на пятне, что, казалось, расплывалось по синей ширме справа от меня. Красное, с неровными краями, оно выглядело так же как то, что я пыталась отстирать от собственной простыни четыре месяца назад.

С Сережей мы стали встречаться со школы. Он был старше меня на два года, высоким, плечистым и крепким. А еще отличался твердым, упрямым и крайне вспыльчивым характером.

Поначалу я стала замечать его странные взгляды на себе. Позже Сережа принялся ходить за мной. Провожал от школы домой, от дома до школы, от школы в магазин или на речку. В общем, где бы я ни была — Сережа следовал в провожатых. В первое время меня это пугало, потом злило, а после — я перестала обращать на странного парня какое-либо внимание. Сережа не пытался со мной заговорить, подойти ближе, чем на пять метров. Он просто стал моей тенью.

Молчаливой, угрюмой, крепкой тенью.

И я привыкла к такому раскладу событий.

В ночь на Ивана Купала Ванька из «девятого Б» выпил лишку. Самогон развязал его язык, а позже и руки. Мы сидели на бревне и вспоминали, как ездили на экскурсию в пятом классе с Галиной Петровной в областной музей.

Как я оказалась на земле, прижатая воняющим и пыхтящим Ванькиным телом — не помню. Все произошло слишком быстро. Маленькая и щуплая, я не могла даже и рукой пошевелить, чтобы выбраться или спихнуть спятившего в одно мгновенье Ваньку. Оставалось лишь брезгливо отворачиваться, чтобы его мокрый и воняющий рот не нащупал мои губы.

Все прекратилось так же резко, как и началось. Торнадо в наших краях сродни чуду или второму пришествию Христа. Но в тот вечер я была уверена, что вижу именно природный катаклизм.

Рыжий, крепко матерящийся вихрь смел Ваньку с меня в одно мгновенье. Сразу стало легче дышать. Я поправила задравшееся платье и приподнялась, опершись на локти.