Жажда - [9]

— Молчать! — прикрикнула на нее Анна. Она открыла сундук, где хранились деньги, выхватила оттуда револьвер, накинула куртку Михая и выбежала из дома.

— Кто там? — спросила она, сгущая голос, хотя в этом не было нужды, — голос у нее был почти мужской.

Не дожидаясь ответа, Анна начала стрелять. Тяжелый револьвер не дрогнул у нее в руке. Кто-то пронзительно закричал.

— Кто здесь? — крикнула Анна и снова выстрелила. Послышался топот ног и скрип телеги. Анна побежала к домику сторожей и, дико ругаясь, разбудила их.

— Дрыхнете тут, будьте вы трижды прокляты, а воры тащат свиней.

— Брось, тетушка Анна. Так мы и полезем на цыганский нож из-за помещичьих свиней.

— Молчать. Пойдите соберите свиней, а то они все разбежались.

Анна стала суровой, молчаливой, чуждой всякой ласки и нежности. Когда ей хотелось приласкать Павла, она делала это тайком от других, словно боялась, что, услышав ее нежные слова, люди перестанут бояться ее. Павлу разрешалось все — валяться в грязи в новом бархатном костюмчике, бить стекла, лазить по деревьям, драться с кем угодно, но горе было тому, кто осмеливался поднять на него руку.

В день, когда стало известно о вступлении Румынии в войну, семья Моц также получила извещение с черной каймой. Тодор пропал без вести в одном из сражений в Галиции. Михай зарыдал, стал биться головой об стол, Анна прослезилась и не разговаривала ни с кем два дня.

Крестьянин из соседнего села, вернувшийся через три месяца, рассказал им об этом сражении. Как лавина, налетели на их часть казаки со свистом и гиканьем, сверкая шашками, и, вытянув вперед пики, они сметали все на своем пути. Тогда Тодор Моц, лежавший на передовой линии, вскочил, бросил винтовку и поднял вверх руки. Больше сосед ничего не видел, так как волна всадников захлестнула все вокруг. Он почувствовал только горячее дыхание вздыбившегося над ним коня, услышал свист, ощутил страшную боль и увидел, как его собственная рука отлетает куда-то в сторону. По мнению солдата, Тодор должен был попасть в плен, если казаки не зарубили его.

Потом наступили еще более трудные времена. Все вокруг были злы на румын, и даже капитан Борнемиза относился теперь к Михаю уже не так хорошо, как прежде, но обойтись без него не мог. В ту зиму приехал повидаться с ними Иосиф. Он сильно постарел и выглядел настоящим барином. Иосиф рассказал, что рядом со станцией Дебрецен продается гостиница.

— Дело стоящее. Станция в двух шагах, торговцам будет где остановиться. Давай купим ее вместе — у меня тоже отложены кое-какие деньжонки.

— Но как же это? Остаться среди венгров? — заорал Михай с необычной для него яростью. — С меня хватит! Разве сам не видишь? Дети мои почти не знают румынского! С меня хватит! — злобно повторил он, повернувшись к Анне. — Тебя сам бог не насытит, можно подумать, что ты решила скупить всю Румынию. Хватит. Поели горького хлеба на чужбине.

— Не так уж он был горек, твой хлеб, — снисходительно улыбнулся Иосиф. — Неужто лучше оставаться бедняком дома?

— Лучше! — крикнул Михай. — Лучше бы мне совсем не приезжать.

— Оставь его в покое, — вмешалась Анна, презрительно взглянув на мужа. — На него иногда находит — говорит сам не знает чего. Избаловался… Захотелось попьянствовать в Лунке со всеми голодранцами. Что же касается дела, Иосиф, то мы подумаем, посмотрим, какие будут времена…

— Кабы не перехватил кто-нибудь. Дело-то уж больно выгодное…

— Нечего нам думать, — угрожающе поднялся со стула Михай, словно собирался избить обоих. — Домой поедем. В Лунку.

С этого дня Михай думал только о возвращении. Война близилась к концу. Ходили слухи, что немцы запросили мира у французов и англичан. Тут в Венгрии вспыхнула революция.

8

Однажды утром в усадьбу прискакали всадники с большим красным флагом, потом стали прибывать вооруженные рабочие из Солнока. Они беседовали с крестьянами на сходках и объясняли, что теперь вся помещичья земля будет поделена между крестьянами, которые станут обрабатывать ее совместно, в коммуне. Капитан Борнемиза сбежал из поместья еще за несколько суток до этих событий. В ту ночь он остановился у окна Михая.

— Пригляди за всем, Моц! Я вернусь. И тогда берегитесь, худо вам будет, — заявил он, дрожа от страха и злобы.

В следующую же ночь крестьяне и солдаты заняли усадьбу.

Впервые со дня приезда Анной овладел страх. Она не знала, как себя вести, что говорить. Люди, прежде послушно работавшие в поместье, теперь разгуливали по нему как хозяева и разговаривали во весь голос, словно сами стали помещиками. Солдаты, одетые наполовину в гражданское, с перекрещенными на груди пулеметными лентами, сосчитали свиней и начали вывозить их из усадьбы. Михай растерялся и молча смотрел на это, не зная, что предпринять. Он слышал, что это коммунисты и шутки с ними плохи, — расстреляют без церемонии. Один из солдат — веснушчатый парень — заговорил с ним:

— Что, приказчик, жалко тебе добра его высочества?!

— Черт с ним! Увозите! — равнодушно ответил Михай.

Парень недоверчиво взглянул на него.

— Откуда ты? Здешний?

— Нет. Оттуда. Из Трансильвании.

— Ах, вот как, что же ты тут делаешь?

— Служу у помещика. Приказчик…