Жажда чуда - [4]

Таким образом, справедливость восторжествовала. Отогнав машину в мастерскую, Мона взяла напрокат другую и попыталась убедить себя, что полностью удовлетворена: противник скрылся в пещере, уклонившись от сражения.

Ее беспокоило ощущение, что фамилия Гарленд как-то смутно знакома ей, но, так ничего и не припомнив, Мона забыла об этом человеке. У нее была куча работы и слишком мало времени, чтобы думать о чем-то еще. Фотостудия «Хэмилтон» пользовалась высокой репутацией в мире рекламы модельного бизнеса, но до полного и безоговорочного признания было еще далеко, а меньшее Мону не устраивало.

Ее подгоняли не только амбиции, но и чувство ответственности – ведь она была единственной добытчицей в своей семье. Вот уже восемь лет она вела активный деловой образ жизни, поняв, что на ее мужа Найджела Хэмилтона, мягко говоря, полагаться не стоит. Едва только получив свой первый гонорар за фотоработы и вплоть до того дня, когда Найджел оставил семью, она поддерживала его. После развода он женился на женщине с независимым источником дохода, что позволило ему вести беззаботную жизнь.

В последние дни Мона пребывала в одиночестве, потому что пасхальные каникулы ее дочка Лорна проводила с отцом. Эван, восемнадцатилетний брат Моны, который жил с ней после того, как два года назад скончались их родители, в свободные дни уехал куда-то автостопом. Но за три дня до начала семестра все вернулись.

И брат, и сестра унаследовали от матери черты лица, из-за чего физиономия Эвана казалась на удивление женственной. Он был лингвист от Бога, и, по мнению университетских профессоров, его ждало блестящее будущее. Мона, которая бросила школу, так и не получив законченного среднего образования, восхищалась своим младшим братом. Но восторги распространялись лишь на его академические таланты. В бытовом же плане Мона давала ему сто очков вперед.

Их мать посвятила свою жизнь рабскому служению Эвану, и для того было потрясением остаться без ее опеки, да еще под одной крышей с сестрой, занятой своими проблемами, и с племянницей всего на пять лет моложе его, которая также не собиралась уделять ему излишнего внимания.

Эван был добросердечный, эмоциональный юноша, склонный к идеализму и наделенный природным обаянием. Мона порой думала, что, когда ей удастся отучить его от привычки к излишней материнской опеке, он станет личностью без недостатков. Но порой совместное существование раздражало ее, особенно когда Эван заводил разговор о деньгах.

Отец оставил ему наследство в тридцать тысяч долларов, которым Мона распоряжалась, пока брату, согласно завещанию, не исполнится двадцать один год. Она вложила эти деньги в выгодное дело, а когда Эван подрос, стала выдавать ему содержание из набегавших процентов, порой подкидывая дополнительные суммы на оправданные расходы. Но их представления об «оправданных» тратах решительно расходились, и, удовлетворяй она все просьбы, у братца уже ничего не осталось бы.

– Что это у тебя за чудовище на четырех колесах? – спросил Эван, когда, обменявшись приветствиями, семья собралась на кухне.

– Пришлось взять напрокат, пока моя машина в ремонте. Столкнулась с лунатиком, который ехал по встречной полосе. И он еще пытался обвинить меня.

– Это почему же, если он ехал не по своей полосе? – возмутилась Лорна.

– Ни один мужчина не признает свои ошибки, если речь идет о превосходстве над женщиной, сидящей за рулем, – криво усмехнулась Мона. – Он оказался первостатейным нахалом, настоящим мужским шовинистом. Я-то думала, что они все вымерли…

– Когда же машину починят? – поинтересовался Эван.

– Самое малое через две недели. Надо менять крыло и бампер. И боюсь, все это время мне придется пользоваться вот этой колымагой…

– Так не думаешь ли ты, – вернулся брат к предмету спора, который длился вот уже несколько недель, – что мне пора обзавестись собственной машиной?

– Не думаю. Автобус подвозит тебя прямо к университету.

– Да, но машина, которая мне приглянулась…

– Я знаю, что тебе приглянулось, но «ламборджини» стоит слишком дорого.

– Но это же мои деньги, не так ли?

– Да, и я хочу быть уверенной, что к твоему совершеннолетию останется еще приличная сумма.

Эван выразительно простонал и отправился к себе. Лорна приготовила чай. Она была худенькой тринадцатилетней девочкой с тонкими чертами лица и острым язычком, наделенной неподражаемой способностью смешить мать. Несмотря на мелкие стычки, которые неизбежны в отношениях между матерью и взрослеющей дочерью, они все же оставались хорошими друзьями.

– По тону, которым мой дядя говорит о деньгах, – поморщилась Лорна, – можно подумать, что он этакий обобранный наследник из мелодрамы прошлого века. Честное слово, как болячка на…

– Лорна!

– Я хотела сказать – на шее, – продолжила дочь с невинным видом, но мать ей обмануть не удалось. – Твой братец и есть болячка. Куда лучше, когда он не зудит.

– Дорогая, Эвана приходится принимать со всеми его достоинствами и недостатками. Он еще ребенок, которому надо внушать понятие о здравом смысле.

– Ох, да брось ты, мама. Эван отлично все понимает. Все эти номера «ах, какой я маленький и несчастный» лишь для того, чтобы мы плясали вокруг него.