Жаркое лето - [7]

Сашка усадил гостя на диван, а сам между тем содрал со своей щеки марлевую повязку, скомкал ее и без сожаления бросил на подоконник.

— А как же зуб?

Вместо ответа Сашка сложил пальцы в горстку, надул щеку и пощелкал по тугой и звонкой, будто на барабане, коже.

— Телят фермских пасть посылали, — сказал он. — Я им что — пастух, правда?

Ванята почувствовал себя как-то неуютно в этом большом незнакомом доме. Со стенки, не сводя с него злых колючих глаз, смотрел бородатый дед. Казалось, сейчас он раздвинет рот, поднатужится и крикнет на всю избу: «А ну, мети отселя, прохиндей!»

— Кто это? — стараясь не смотреть на бородача, вполголоса спросил Ванята.

— Это дед Егор, — важно сказал Сашка. — Не слышал про него?

Ванята смутился. Ему не хотелось показывать перед новым знакомым свою серость и темноту. Может, это и в самом деле какой-нибудь известный и ценный дед!

— Это мой прадед, — строго и назидательно объяснил Сашка. — Личный портрет его в музее висит. Это копия с оригинала. Ясно тебе?

— Ну, ясно…

— Это был самый бедный дед в селе, — добавил Сашка. — У него только соха была, телега, жеребенок и двое лаптей.

Правнук деда Егора прищурил глаза и выразительно, будто доклад по бумажке, продекламировал:

— Это, товарищи, портрет Егора Васильевича Дороха, безлошадного крестьянина, движимое и недвижимое имущество которого оценивалось в тридцать два рубля шестнадцать копеек. Он является типичным представителем мрачной эпохи, для которой было характерно…

Докладчик запнулся, беспомощно похлопал глазами и добавил, теперь уже от себя:

— Классный был дед! Скоро фотограф приедет. Портрет с меня сымать будет!

— А ты тут при чем?

— Как при чем? — удивился Сашка. — Дед вон как жил, а я вон как живу — и телевизор, и ковер… Отец сказал, когда вырасту — мотоцикл купит. С люлькой…

Сашка Трунов ждал одобрения. На лице его застыло выражение скорбной меланхолии и величия, которое встречается чаще всего на портретах очень серьезных и довольных собою людей.

— Ты чего молчишь? — удивленно спросил он.

У Ваняты не было абсолютно никакого желания расспрашивать Сашку о его коврах, мотоцикле с люлькой и о типичном представителе мрачной эпохи, который оглядывал комнату своих потомков и ждал, чем тут все закончится.

— Катись ты со своим дедом! — сказал Ванята. — Дед на помещика спину гнул, а ты… даже слушать противно!

— Противно, да? — крикнул Сашка. — Я тебе сейчас покажу! Я тебя в момент!..

— Не ори! — спокойно сказал Ванята. — Чего, в самом деле?

— А ты чего? Приехал и нос дерешь! Я про тебя, если хочешь, уже все знаю. Вот!

— Ничего ты не знаешь. Мелешь языком…

— А вот и знаю! В Козюркино чего приехали? Молчишь? Видели мы таких! У нас этих шатунов вот сколько было!

— Дурак ты! — сказал Ванята. — Про нас говорить нечего. Нос сперва утри!

— А я все равно скажу.

Ванята ухмыльнулся.

— Давай, давай! Крой!

— Все знаю! — отрывисто и зло прокричал Сашка. — Вас из колхоза турнули. Погрели ручки на чужом добре, а теперь сюда заявились. Шиш вам с маслом!

— Ты это брось! — сказал Ванята. — За такие шутки, знаешь!..

— А ты не пугай! Прокурор за ручки возьмет, не так запоете! Отец ему все написал…

Ванята рывком поднялся с дивана.

— Чего плетешь! Чего он написал?

Сашка втянул голову в плечи. Глаза его забегали.

— Иди ты!.. Пошутить уже нельзя? Чего ты?

— Что написал, спрашиваю?

Ванята схватил Сашку за рубаху, будто лошадь за уздечку. Притянул к своему лицу, подержал вот так секунду и швырнул от себя. Сашка попятился и упал.

Ванята толкнул ногой дверь, сбежал по крылечку и, не оглядываясь, пошел по вязкой после дождя, истоптанной острыми коровьими копытами улице.

Неожиданная встреча

Тетка Василиса посмотрела на хмурого взъерошенного Ваняту и не стала ничего спрашивать. Собрала оборочкой губы, подумала минуту и вдруг взорвалась:

— Та плюнь ты на нього, на того Сашка! Весь в батька пишов. З моста их обоих та в воду. Тьху на них, проклятых!

Ванята не спросил, почему тетка Василиса костерит без смущенья «гарного хлопчика». Возможно, она поторопилась с выводами, когда расхваливала Сашку, или же хотела, чтобы Ванята не торчал понапрасну дома и проветрил свои мозги.

Он сидел на крылечке, печально и безнадежно смотрел на тихую безлюдную улицу. Только изредка прогремит грузовая машина, с криком перебежит дорогу сумасшедшая курица, и снова тянет свою тонкую нить тишина.

Тетка Василиса готовила во дворе обед. В глиняной, похожей на маленький пароход печке потрескивали дрова. Над трубой с черным закопченным ведром наверху мерцал синий зыбкий дымок.

Посреди улицы Ванята увидел вдруг какого-то человека. В синем галифе с вылинявшим малиновым кантом, старенькой защитной гимнастерке и такой же, как у Ваняты, серой кепке. Незнакомый Ваняте человек, по-солдатски размахивая рукой, быстро направлялся к их дому.

Тетка Василиса тоже заметила путника и с криком помчалась к калитке.

— Ой, боже ж мий! Та що ж це таке? Та невжеж ты, Платон Сергеевич! Ой, лишенько ж мое, ох, ты ж мий риднесенький! Та звидки ж ты взявся? Та тебе ж у ту саму болны цю, щоб вона сказылась… Та як же це ты?

— Приехал, Василиса Андреевна. Ночным приехал.

На лице тетки Василисы отразились удивленье, восторг и те чувства, которые люди не умеют высказать словами.