Жаркий полдень - [11]

Двигаться, двигаться! Страшно стоять в бездействии, страшно, когда руки повисают вдоль тела! Страшно, когда глаза неподвижно глядят на неподвижное пятно на воде! Если все это сон, страшен сон этого моста! Проснитесь! Проснитесь! Нужно движение, нужно дело — неподвижность и бездействие гибельны для человека!

Пространство наполнилось ревом моторов и лязгом гусениц. Берега увидели пыль, вздымающуюся к небесам, а рев моторов и лязг гусениц все приближался к реке. Среди деревьев показались танки, выставившие вперед стволы своих семидесятишести- и стомиллиметровых орудий. Танковый полк разворачивался, готовясь форсировать Черказскую реку. Первые машины уже входили в воду. Мать кинулась к ним. Она бежала прямо на машины, оглушенная их треском и грохотом, и люди на берегах, глядя на нее, тоже сорвались с места, крича и размахивая руками, пытаясь перекричать моторы и остановить эту армию.

Часть танков уже перешла реку, с них стекала вода. В выхлопных трубах появился синий дым, несколько машин замерли и даже повернулись к людям, словно удивляясь, что их остановили голыми руками и криком.

Из люков выскакивали солдаты, офицеры совещались о чем-то, а с полей подходили все новые и новые машины, застывали на берегу, экипажи их спрыгивали на землю, и мать мальчика металась от одной группы к другой и молила, дергая танкистов за кожаные пояса. Вот уже вся танковая часть оказалась у реки, и все танкисты столпились под мостом. Солдаты повторили все то, что другие пытались делать раньше.

Попытки их ни к чему не привели.

Армия была беспомощна, словно попала в плен. Танки на берегах молчали, их орудия глупо разинули пасти. Мертвое железо! Разве может мертвое железо кого-нибудь спасти!

В это самое время генерал, поднявшийся на вертолете от вышки номер три, не переставая честить образовавшуюся на мосту пробку и срыв форсирования Черказской реки, прибыл к месту происшествия.

Приземление вертолета воскресило в людях надежду.

Ступая по размякшему песку, генерал зашагал к мосту. Группа офицеров, одергивая кителя, спешила за ним. Мальчик смотрел на генерала испуганными глазами. Генерал смотрел на мальчика так строго, как только может смотреть генерал, у которого остановили армию. Мальчик, пытаясь улыбнуться, раздвинул посиневшие губы. Улыбка получилась кривая. Генерал тоже попытался улыбнуться, но улыбка, застывшая на его усталом лице, тоже была кривой.

— Но почему он сидит в воде? — спросил генерал, смутно предчувствуя беду.

И тогда все: и военные, и штатские, оба берега Черказской реки, мост, перила моста — все, кто здесь был, начали разом объяснять генералу, почему этот мальчик сидит в воде. Больше пятисот глоток, перекрикивая друг друга, объясняли генералу, и, можете мне поверить, эти голоса гремели не хуже вертолета, когда генерал сидел в его брюхе. Все кричали, потому что каждый считал, что именно он лучше всех объяснит генералу, в чем тут дело.

Генерал стоял на песке, глядя то на мальчика, то на толпу, то на онемевшие танки, офицеров, солдат. Что могут сделать эти танки, их орудия, свирепо уставившиеся на горизонт? Что может сделать его армия? Воспоминания о вчерашних маневрах были еще свежи в его сознании, но сила армии была создана, чтобы разрушать, она могла действовать только там, где идет сражение. А здесь — какое же здесь сражение? Уснувшая река, уснувшие берега, зной, тяжелый мост — с кем здесь сражаться армии, на кого бросить ее генералу?

И все-таки надо было действовать. Решили запрудить реку. Если задержать течение, пожарники выкачают насосами воду, и мальчик окажется на отмели.

«На отмели, на отмели!» — думал генерал, и на виске у него билась жилка.

Он вызвал летчиков и приказал доставить военного врача. Вертолет поднялся в воздух и, обдав толпу песком и пылью, полетел обратно к вышке номер три, где расположилась медицинская часть. Необходимо было доставить врача, и генерал знал, зачем нужен врач.

Танки стали разворачиваться и входить в воду, туда же двинулись и тягачи из подсобного подразделения. Разматывались стальные тросы, их привязывали к стволам ольхи, и тягачи, выворачивая деревья с корнем, стаскивали их в воду, чтобы можно было начать перекрытие реки.

Крестьяне сбегали на Харитонову усадьбу и взяли там все, что могло пригодиться при сооружении запруды. Их инструмент был лучше приспособлен для работы с землей. Засверкали лопаты, захрустел под ними песок. Люди таскали сучья, дерн, и с обоих берегов начала расти плотина, заползая все дальше в реку, грозя преградить ее течение. Генерал рассчитывал на свою армию и был уверен, что она выиграет это маленькое сражение, что, если понадобится, его бойцы выпьют всю воду, на руках поднимут реку, в воздух ее подымут.

(Но и река текла спокойно — она верила в непересыхающие свои источники. Она чувствовала их биенье даже здесь, вдалеке от них, и, играючи, плескалась у плотины, в ногах людей, подмывала пласты дерна, окатывала гусеницы танков. Наверху, в Черказских горах, собирались тучи, черные и хмурые. Они громоздились одна на другую и тяжело расползались, накапливая в себе электрические заряды. Небо отобрало у земли немало влаги и, пресыщенное ею, готовилось теперь обрушить ее на землю; и тогда земля, изнемогая под тяжестью вод, забурлит потоками рек, а тучи будут швырять молнии, крушить деревья и сотрясать небеса громами.)