Жаркий день в Гороховке - [2]

— А в хоре Пятницкого?

— Там — конечно! И блеск, и овации. И поклонники… Ты знаешь, — Антонина повернулась ко мне. — Где потом я только не выступала: и в Москве, и на гастролях, а все равно эти вечера вспоминаю, в деревне…

— А за границей пела?

— И за границей. Хор Пятницкого — сама понимаешь… Только отсюда все это, весь запал. — Тонкими пальцами она прикоснулась к шершавой коре берёзы. — Я до сих пор этот тыл чувствую, словно за спиной стоит кто–то, меня прикрывает. Столько лет прошло… Многих уже нет в живых… — Она посмотрела на крест.

— Но подожди — а Коля? Он тебя слушал? Ему нравилось, как ты поешь?

— Думаю, нравилось… Но он скромный, стеснялся. И слова про любовь говорить не решался. А может, и не умел… Чувствовал, не быть нам вместе — я на сцену рвалась.

— Но как ты поняла, что он любит?

Я сорвала берёзовую серёжку, размяла в пальцах.

— А так и поняла: покойно, радостно, когда вместе. Счастьем накрывало — и все. Как объяснишь? Говоришь без остановки, идёшь, куда глаза глядят, не считая часов…

— А потом? Почему вы расстались?

— Я учиться уехала. Он постеснялся меня беспокоить. Говорю — скромный. Понимаешь, я была для него… — Антонина задумалась. — Икона что ли… Мы шли, он даже не мог взять за руку.

— Может, боялся обжечься? А ты?

— А я бы все отдала, чтобы быть вместе!

— Но почему не сказала ему об этом? — Я возмущённо стряхнула с руки букашку. — Если он стеснялся, почему ты — то молчала?

— Я была гордая, не могла прогнуться. А уехала, сразу замуж позвали, — ответила тихо.

— Ты девушка видная. — Я залюбовалась тонким профилем нежного, чуть увядающего лица ещё красивой Антонины, её пухлыми губами, даже горестной морщинкой на лбу. — И сейчас ничего.

Из чёрных глаз–вишен, в пол–лица, на меня лился благостный свет. От жары она раскраснелась.

— Сидела как–то у открытого окна, к экзамену готовилась, распевалась. Солдатик проходил по улице, услышал мой голос. Он из Москвы в наши края приехал, служил. Отец важным человеком был, в Кремле работал.

— О! Номенклатурная семейка? — воскликнула я удивленно.

Антонина кивнула.

— Так, подожди. Получалось, в те годы дети чиновников в армии служили? И их в тьмутаракань отправляли?

Я хорошо знала её историю, но мне очень хотелось, чтобы у могилы улыбающегося Коли она ещё раз прозвучала. Пусть расскажет не мне — ему.

— Ухаживал красиво столичный щёголь, слова горячие говорил. Я пела, он стонал от восторга. Коля так не умел. — Она сдула с руки берёзовую пыльцу. Прислонилась головой к стволу. — Коля — он не стонал… Молча стоял в сторонке. — На лицо Антонины легла тень.

Я увидела, как высоко над нами в небе медленно кружил коршун — маленькой точкой. Высматривал на земле жертву.

— И что? А Коля? — спросила я.

— Коля сдал позиции, не задав вопроса, — глухо прозвучал голос. — Безоговорочно капитулировал, признав поражение. Вот, подарил колечко… — Антонина полезла в сумку. — Храню до сих пор, — показала на ладони. — Протянул, стесняясь, когда прощались. А больше я его и не видела.

— Как, совсем ничего о нем не знала? — Мне почему–то до слез стало жалко весёлого паренька и Антонину, так и не встретившихся в этой жизни.

— Ты знаешь, жила я все эти годы… неплохо жила, счастливо… О Коле и не вспоминала особо. Так, иногда — украдкой, когда взгрустнётся. Знала, здесь он, в деревне. Значит, я не одна, есть защита. А теперь… Как узнала, что Коля умер… — Её голос дрогнул. — Словно озоновая дыра…

— Но…

— Приехала я из своей деревни в валенках в блестящее столичное общество… — сказала вдруг жёстко. — Свекровь перину увидела, ахнула. Сама представляешь, шок. Не спасло даже то, что в хор Пятницкого без блата приняли. С одного прослушивания. — Она встала с травы, отряхнулась. Подошла снова к кресту. — Прощай, Коля! — перекрестилась и поклонилась другу.

Той же тропинкой сквозь пшеничное поле мы вернулись в деревню–призрак. Неужели здесь шла жизнь?

— Сидели благочинно старички на лавочках — набожные, просветлённые… С длинными–предлинными бородами. Совесть. Мимо них и пробежать–то стыдно. Остановишься, тихонько пройдёшь…

— А куда же люди разъехались? — Я в недоумении огляделась.

— По городам и разъехались. Там легче жить…

Мы подошли к зажаренному автомобилю. Машина стояла, завалившись на бок.

— Вот, приключение… — Я запаниковала, увидев спущенное колесо.

Несмотря на солидный водительский стаж, мне ни разу не приходилось ставить запаску. Это и понятно — в Москве на каждом углу шиномонтаж. Отправляясь в дальнее путешествие, я неосмотрительно не подумала о такой мелочи, как проколотая шина. И вот теперь…

Было жарко. Руки и плечи горели. Очень хотелось пить.

— Не смогу поменять, нечего пробовать. — Я виновато посмотрела. — Не умею. Да и сил не хватит.

— Надо кого–то звать.

Мы огляделись. Нам в лицо, усмехнувшись, дохнула зловещая тишина.

Вдруг стало жутко. Казалось, теперь и мы приговорены здесь остаться — среди уснувших братских могил. Я взглянула во встревоженное лицо Антонины. По–моему, и она меня поняла, глаза потемнели.

— Коля не отпускает, — сказала тихо.

Я ощутила неприятный холод в груди.

— Пойдём по дороге, как приехали. Может, встретим кого…