Жаркая луна. Десятый круг ада - [39]
Когда мы достигли берега и худосочный Сантос столкнул на воду деревянную лодку с моторчиком, похожим на мотоциклетный, мною овладело сомнение, сможем ли мы пересечь Парану на этом ободранном суденышке. Кроме того, я испугался: река действительно была очень неспокойной. Грисельда смотрела на меня, негодуя и боясь, но мы оба понимали: выбора нет.
Перед тем как сесть в лодку, я дал девицам по банкноте в пятьдесят песо:
— Надеюсь, вы забудете о нас, по крайней мере до рассвета.
Девицы благодарно улыбнулись, заверили, что так оно и будет, и пожелали нам счастливого пути и удачи.
Я знал: существует очень большая вероятность того, что едва мы отчалим, как они помчатся и переполошат весь городок: уж больно они были заинтригованы. Впрочем, на болтушек девицы не смахивали. Я вопросительно глянул на Грисельду. Она подмигнула мне успокаивающе. Все равно иного пути у нас не было.
Вы не знаете эту чертову реку? Ведет она себя так: при штиле — гладкое шелковое покрывало, безмятежнее и представить нельзя. Но при сильном ветре — сплошной кавардак. Парана — это живой организм со своей мифологией, в общем потоке имеются самостоятельные течения, здесь случаются настоящие штормы. Поэтому мы, те, кто знаком с Параной, считаем ее легендарной, восхитительной и — отвратительной. Пловец, например, не зайдет в нее, если рядом не будет лодки со спасателем. Скажем так, у этой реки есть душа, и той ночью она пребывала в смятении. Наша лодчонка двигалась на манер соломинки на входе в сточную трубу, что крутится и крутится до тех пор, пока клоака ее не затянет.
Грисельда сидела посредине лодки на доске, положенной поперек, держалась за уключины и проявляла поразительное мужество. Ветер растрепал волосы, намокшая одежда прилипла к телу. Грис наверняка было очень холодно, но она, покачиваясь вместе с лодкой, хранила полное молчание. Я сидел на корточках впереди нее и тоже держался за борта. На ремне у меня висела сумка с одеждой, пистолетами и патронами фараонов, коленями я крепко сжимал портфель. Дон Сантос размещался позади Грис на чем-то вроде лавочки и управлял лодкой. Не совсем исправный моторчик тихо, но беспрерывно пыхтел: пуф-пуф-пуф.
Сантос, очевидно, был уверен в своей лодке и своем моторе. Я понимал: в противном случае он не повез бы нас. Но он только предупредил о том, что река неспокойна. Он не сказал — непреодолима. Умело, и я бы сказал, с любовью этот человек вел лодку против ветра, то поворачивая слегка, то возвращая на прежний курс. Река швыряла ее из стороны в сторону, волна, казалось, вот-вот накроет нас. Я опасался за портфель, поскольку не позаботился о том, чтобы завернуть банкноты в нейлоновый мешочек. Тьма была непроглядная. Мы плыли почти вслепую, фонарик на корме Сантос погасил, как только мы отчалили. Я внимательно следил за нашим кормчим. Сантос был внешне спокоен, молчалив и сосредоточен. Я был уверен, он отлично знает, куда плыть, — речники никогда не сходят с верного пути. Они видят в темноте, как летучие мыши, и если их вдруг снесет течением или забарахлит магнитная стрелка, то свой внутренний компас, выработанный за многие годы работы на реке, никогда их не подведет.
И все-таки однажды я испытал панику. Итати исчез, горизонт — тоже. Виднелась лишь тонкая линия, более темная, чем предрассветный мрак, которую хотелось принять за противоположный берег. Ширина реки в этом месте, наверное, километра три-четыре, и, хотя дождя не было, мы погрузились в нечто влажное и липкое. Но я взял себя в руки, подумав, что моя паника — всего лишь застарелый страх человека, владевшего множеством вещей, о которых следовало заботиться, таким я был миллион лет назад, в данный момент мне совершенно нечего терять, кроме собственной жизни и Грисельды, что, в сущности, не имеет значения. И я произнес мысленно: «Все хорошо: пусть удар волны разобьет нас к чертовой матери. Выплывем мы или не выплывем — в любом случае все окончится хорошо». Конечно, я не собирался умирать там и тогда и намеревался бороться за жизнь, но эта мысль меня успокоила.
Вдруг лодка резко остановилась, словно задержанная высшей силой. Раздался скрежет, моторчик кашлянул и заглох. Я понял, что мы напоролись на песчаную отмель.
Я, возмущенный, с руганью накинулся на Сантоса, дескать, как такое оказалось возможным. Неужели он не знал о существовании мели?! Сантос ответил, как и следовало ожидать, что ошибся в расчетах и что течение оказалось быстрее, чем он думал. Он сказал также, что мы уже находимся в парагвайских водах и что нас снимет с мели корабль парагвайской береговой охраны. Сантос выпрыгнул из лодки, вода оказалась ему до колен.
Я догадался: он просто-напросто разыгрывает нас, не желая завершать переправу. Не исключено, что у него были проблемы с парагвайскими властями, а может быть, он договорился с девицами и собирался выдать нас Военно-морской префектуре Аргентины. Или все точно рассчитал — и посадку на мель, и появление парагвайского корабля. Как бы то ни было, тип прикидывался дураком. Мне это было не по вкусу. Я достал из сумки револьвер калибра тридцать восемь сотых дюйма, перешагнул через доску, на которой сидела Грисельда, и направил оружие на лодочника.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Синдзю — двойное самоубийство отчаявшихся влюбленных — совсем не редкость в Эдо — столице Японии самурайской эпохи Токугава. Дознание в таких случаях не более чем формальность…Но молодой ерики Санно Исиро, ведущий это дело, совершает все новые неожиданные открытия…Погибший юноша — нищий художник из «веселого квартала» — вообще не интересовался женщинами.А девушка — юная аристократка — похоже, случайно соприкоснулась с какой-то важной тайной.Наконец, на телах «незадачливых влюбленных» найдены следы, явно указывающие на насильственную смерть.Так… было ли вообще совершено синдзю?
Джон Рейн.Наемный убийца, почитающий древний самурайский кодекс Бусидо...Величайший «мастер смерти» Японии — страны, где подобное искусство ценится дорого.Убийство высокопоставленного чиновника Кавамуры поначалу Джон Рейн считал всего лишь очередным «заказом».Но все изменилось, когда он узнал, что следующая в его списке на уничтожение дочь Кавамуры — Мидори. Девушка, в которую он безнадежно влюблен.Отказаться от «заказа»?Но разве это спасет Мидори?!Значит, необходимо найти и ликвидировать таинственного «заказчика»...
История «маленького человека», рисковавшего жизнью три раза в день — за завтраком, обедом и ужином… Роман-мистификация, роман-комедия, роман-игра, стилизованный под ренессансную «комедию нравов» и уносящий читателя в блестящую Италию эпохи Возрождения. Блестящий стиль, великолепная галерея персонажей, острый юмор и увлекательный сюжет заставляют читать на одном дыхании — и с наслаждением перечитывать…
«Жили они долго и счастливо и умерли в один день…» К сожалению, такое бывает только в сказках! А в жизни Джулия Беренсон, долгие годы мучительно переживавшая смерть любимого мужа, постепенно забывает боль утраты и начинает задумываться о новом счастье. В поклонниках, предлагающих ей руку и сердце, нет недостатка, — и каждый из них, в сущности, может стать хорошим мужем. Но чем дальше, тем яснее становится Джулии, что один из ее верных и добрых поклонников — совсем не тот человек, за которого себя выдает…