Жареные сосиски - [6]

— Пять почти. Я специально стал браться за дальние рейсы. Чтобы денег получать побольше, а дома бывать поменьше, — мужик швырнул окурок на дорогу и добавил с нажимом. — В наказание это нам. За малодушие. Будем стоять пока не сдохнем!

«Почти пять лет, — повторил про себя Щерба. — Пять лет ему не хочется возвращаться домой. Но в пробку он угодил именно сейчас. Почему? Потому что вместе с ним того же захотели еще тысячи людей? Звезды неудачно стали? Или никакой закономерности нет? Может, он, Родион, все придумал. Притянул за уши. Люди постоянно хотят от чего-то спрятаться. Спроси их в каждый отдельный момент жизни, и они обязательно вспомнят, как боялись неприятной встречи и лелеяли надежду ее избежать».

— От чешет! — снова подал голос дальнобойщик, — Девчонка что ли?

Щерба увидел ее чуть позже своего собеседника. Она неслась против потока машин. Угловатые движения, ножки-палочки в массивных кроссовках, вязаная шапка с двумя кисточками, взлетавшими при каждом прыжке — девчонка еще не вышла из возраста гадкого утенка. Или только-только в него вошла. Родион разглядел зареванное личико, исполосованное подтеками туши, и побелевшие губы. Напугал кто-то? Обидел? Когда бегунья оказалась в паре шагов, он вскинул руку и поймал ее за талию.

— Пустите! — пискнула она.

— Тихо, тихо! Что случилось? От кого бежишь?

— Вам то что? Мне надо!

— Эй, я же помочь хочу! — ему пришлось покрепче ухватить ее за короткую дутую куртку, — Тебя как зовут?

— Васька, — она испуганно посмотрела в лицо Родиона, сложила рот чемоданчиком и заревела.

— Как-как?

— Васкааааа! Василиса!

— Вот что, Василиса, пойдем в машину. Успокоишься, согреешься…

— Нет! — девчонка попыталась вырваться. — Не пойду!

— Боишься что ли?

— Я не маленькая! Знаю, для чего в машину зовут!

Из-за индейской раскраски, оставленной раскисшей тушью, разглядеть ее лицо было невозможно. Чистым остался только круглый подбородок с ямочкой. Подбородку очень шло имя Васька.

— Хорошо, пойдем не ко мне, а к моей подруге. Ага? Ты у нее согреешься, а потом дальше побежишь.

Проходя мимо «Мерседеса», Щерба попросил Николая снова сесть за руль «Форда». Не молодая, но все еще миловидная жена бизнесмена с легким осуждением уставилась на Родиона и его спутницу. Однако возражать не стала.

У Леры в машине на полную мощность орала музыка. Салон «Ауди» вздрагивал под рваный ритм джаза. Саксофон плел сложное соло, от которого Родиону снова захотелось есть. Не смотря на рев колонок, женщина клевала носом. Появление Щербы она встретила с облегчением — хоть какой-то шанс не уснуть.

— Ну, так что с тобой стряслось? — спросил Родион, наблюдая, как Василиса на заднем сиденье вытирает лицо влажной салфеткой, выданной Лерой. Сам Щерба, чтобы не нервировать девчонку, сел вперед.

— Сбежала.

— От кого?

— От друзей. Ну, то есть, друзей моего парня.

— У тебя есть парень? — Лера с сомнением разглядывала детское лицо. На вид девочке не было и четырнадцати.

— Да! — вскинула она подбородок с ямочкой. — Не верите?

— Верим! — ответил за Леру Родион. — Только чего ты от них убегала-то?

— Они, они… — ее губы снова попытались сложиться чемоданом. — Дядю Пашу хотят убить.

Слова лились из девочки, словно молоко из забытой на плите кастрюли. Щерба слушал и пытался уловить то, что скрывалось за сбивчивым рассказом подростка.

Она жила с ощущением пропасти за спиной. Пропасть ползла попятам, съедая всего, чего касались Васькины ноги. Приходилось то и дело ускорять шаг, чтобы не провалиться в прожорливую дыру. По ночам ей снились кошмары. Гулкие мосты складывались под девочкой детским конструктором, увлекая в ледяную воду зимней реки, пожарные лестницы рассыпались под пальцами в ржавый порошок.

Дядя Паша, мамин муж, умел бороться со странным страхом приемной дочери. Нет, о самом страхе он не знал, но рядом с отчимом пропасть вела себя прилично и переставала преследовать Василису.

Мама вышла второй раз замуж, когда дочери было одиннадцать. Немолодой, хмурый мужчина привез их в свою трехкомнатную «сталинку», больше смахивающую на магазин антикварных часов. Дядя Паша был коллекционером. В его «трешке» никогда не наступала даже относительная тишина. Квартира тикала, бренчала, тренькала и каждый час взрывалась мелодичным и не очень перезвоном.

Васька подолгу зависала над чуднЫми экспонатами. Она ждала, когда короткая стрелка на пожелтевшем циферблате аккуратного домика сделает круг, и из-за дверцы выглянет потрепанное чучело кукушки. Или водила пальцем по сложному узору малахитового корпуса, целиком выпиленного из полудрагоценного камня. Или наблюдала за танцем наряженных в старинные платья человечков на крохотной сцене часов-театра. Но главное сокровище коллекции отчима хранилось в сейфе, спрятанном в стене за портретом Шекспира. В круглых часах с цепочкой на первый взгляд не было ничего особенного. Разве что готическая подпись женевского мастера Mole на корпусе. Но стоило поднять крышку, как коллекционный экспонат открывал свою тайну — ажурный механизм из золота.

Каждое колесико, каждая шестеренка была покрыта тончайшим орнаментом, превращавшим металл в кружево. Казалось невероятным, что такой узор могли нанести грубые человеческие руки. Васька представляла крошечных фей, которые по приказу старого часовщика рисовали на золоте волшебные цветы тонкими иголочками.