Жара - [51]

Под прозрачными колпаками тихо доходили до кондиции готовые блюда. Де Лоо снял с магнитной планки один из множества ножей и содрал пленку с лезвия. Потом распаковал цветы, красные розы с муаровыми краями лепестков, и надрезал стебли.

Он открыл первый попавшийся шкаф. Белая фаянсовая посуда слегка овальной формы из самого простого сервиза, чашки для «эспрессо», тарелки для улиток, китайские фарфоровые ложечки, но ни одной вазы. Не было ее и во втором шкафу, где стоял такой же сервиз с золотым ободком, и тогда Де Лоо открыл крышку мусорного бачка и вытащил из-под цветочной упаковочной бумаги большую, слегка продавленную пластмассовую бутылку. Он проткнул ее ножом и принялся отрезать верхнюю часть примерно на треть. От визга отрезаемой пластмассы сводило скулы.

— Минуточку! Что здесь происходит?

Он обернулся. Женщина, стоявшая в дверях, прислонясь к косяку, была стройной, почти худой, в жакете из черного бархата и светлых, широких в верхней части брюках с кожаной вставкой. Под сорок, а может, уже за сорок, короткие седые волосы и цвет лица, неяркая бледность которого подчеркивалась только что накрашенными губами. В левой руке наполовину заполненный стакан, большим пальцем она вытерла по краю стакана помаду и придала себе, задрав подбородок, несколько воинственный вид, но ее подернутый налетом печали взгляд не очень соответствовал резкому тону голоса.

— Ну и? У вас что, язык отнялся? Что вы делаете здесь? — Голос, которым пришпоривают коня: вероятно, для нее было привычным делом давать распоряжения, которые всегда выполнялись незамедлительно, и Де Лоо, вытащив нож из бутылки, показал им на подносы с едой. Она жестко ухмыльнулась и допила стакан, не сводя с него глаз. Потом оттолкнулась от стены, посмотрела на розы, лежавшие на краю мойки, на сердцевину обрезанных стеблей и наклонилась вперед.

Ее косынку из белого шелка скрепляла жемчужина, женщина сузила глаза, как это делают те, кто носит контактные линзы или плохо видит, и, шевеля губами, прочитала надпись на его нагрудном кармане.

— «Fun-Food-Corporation»?! Вы что, там все с ума посходили?

Когда бы там ни должен был начаться званый ужин, она давно уже опередила его с выпивкой, и Де Лоо, улыбнувшись краешком губ, отрезал до конца горлышко бутылки. Женщина обернулась, возможно, чуть резче, чем нужно, слегка покачнулась и сказала:

— Да-а, где здесь могут быть вазы, я тоже хотела бы знать… — Она поставила стакан и движением подбородка указала на противоположную стену — сплошной стол из нержавеющей стали. — А это что такое?

— Закуски, — ответил он, и она с трудом кивнула, закрыв на мгновение глаза, потом села на чурбак для рубки мяса, на его закругленный край.

— Что вы говорите! — Она покачала ногой. — И им что, полагается тухнуть под фольгой, как вас там?.. Да как вас, собственно, зовут?

Он снял фольгу с подносов, назвал ей свое имя, а женщина скрестила руки на груди. Глазам предстал взбитый крем с кусочками омаров в окружении ломтиков копченой семги, суфле из трюфелей в валованах из слоеного теста, паштет из утиной печенки на мяте из Греции, глазированные в желе перепелки в клетках из картофельных палочек размером с тоненькие спички, черная и отливающая янтарным блеском красная икра — и, кроме того, блюда, которым Де Лоо даже не знал названия, они выглядели как часы-куранты, и внутри них играла солено-сладкая музыка. Женщина присвистнула.

— Недурно, Симон. Можете начать обслуживание с меня. А что у нас там?

Она встала, сняла две серебряные крышки со сковородок и держала их как музыкант тарелки, перед тем как сыграть туш. Горячие блюда представляли собой разные сорта мяса: филе говядины — края кусочков выступали как благоухающие архипелаги в море соуса мадера; телячий зоб в завитках черной лапши; панированные свиные уши в капусте с изюмом; молодой барашек с бобами и что-то, что Де Лоо принял за курицу, — очень светлое, с жареными фисташками, — посыпанное чем-то сверху бедренное мясо птицы с азиатскими овощами. Женщина недоуменно подняла брови. Ее глаза были такими же серыми, как и ее платиновые волосы, но сейчас в них замелькали зеленые фасетки.

— Эти крокодилы выглядят немного бледноватыми, не находишь?

Де Лоо только пожал плечами, опустил уголки губ, изобразив гримасу, а она закрыла крышку и сказала:

— Ну что ж, это моя вина. Мне непременно хотелось видеть индейку. — Потом она увеличила в приборах для подогрева подачу тепла и обернулась к нему с улыбкой. Зубы у нее были красными от губной помады. — Хорошая работа, дружище. Давай выпьем за это.

Он поднял обе руки.

— Большое спасибо. Но мне надо двигаться дальше.

— Ну, это ясно! — Не думая о шипах, она взяла розы и воткнула их в обрезанную бутылку. — Мы все должны двигаться дальше, мой дорогой. Только вперед, и никуда больше. Но немножко горючего в этом деле не помешает. — Она кивнула ему и прошла впереди него в столовую. — Откуда вы, собственно, родом, Симон? Где вы живете? В Восточном Берлине?

— В Кройцберге, — сказал он, а она открыла дверцу стенного шкафа.

— И правильно делаете. — Дверцы шкафа доходили до потолка, и оттуда раздалось эхо, когда она сказала: — В Далеме живут одни идиоты. — Вспыхнул свет, осветив стоявшие в несколько рядов друг над другом бутылки, а она поставила еще между ними розы, посмотрела на него сразу из множества зеркал и тихо спросила, почти пропела: — Джин? Смотрится как вода и почти не оставляет после себя никакого запаха… Или хотя бы соку?