Жар-птица. Свирель славянина - [24]

И едва в полуночь от престола Господнего двигнет Ангел покров и венец,

Петел тут пробуждается, глас его возглашается, из конца поднебесной в конец. 

И до света свершается эта песнь предрассветная, от жилищ до безлюдных пустынь.

Бог-Творец величается, радость в мир возвещается, радость темным и светлым. Аминь.

СВАДЬБА МЕСЯЦА

Как женился Светлый Месяц на Вечерней на Звезде,

Светел праздник был на Небе, светел праздник на Воде.  

Страны облачны простерли серебристое руно,

Океан восколебался, перстень с Неба пал на дно.  

До Земли лучи тянулись, и качалася трава,

В горних высях собирались все святые божества.  

Молния дары делила: тучи взял себе Перун,

Лель-Любовь с Красою-Ладой взяли звоны светлых струн.  

Бог Стрибог себе взял ветры, им приказывал играть,

И под рокот Океана разыгралась эта рать.  

Световит, хоть и дневной он, посаженным был отцом,

Новобрачных он украсил золотым своим кольцом.  

Синеокая Услада получила тихий час,

Светлый час самозабвенья, с негой влажных синих глаз.  

Океанская бескрайность ткала зыбь в морских звездах,

Чудо Моря, Диво-Рыба колыхалась на волнах.  

И Русалки разметались в белых плясках по воде,

И в лесах шептались травы, лунный праздник был везде.  

В тот всемирный звездный праздник возвещала высота,

Что с Вечернею Звездою будет век дружить мечта.  

Тот всемирный лунно-звездный светлый праздник возвещал,

Что навеки в новолунье будет в Море пьяным вал.

ПЕРУН

У Перуна рост могучий,

Лик приятный, ус златой,

Он владеет влажной тучей,

Словно девой молодой.  

У Перуна мысли быстры,

Что захочет — так сейчас,

Сыплет искры, мечет искры

Из зрачков сверкнувших глаз.  

У Перуна знойны страсти,

Но, достигнув своего,

Что любил он — рвет на части,

Тучу сжег — и нет его.

ПРОБУЖДЕНИЕ ПЕРУНА

При начале весны пробужденный Перун

Вылетает на пламени синем,

И под громы своих вулканических струн

Он несется по вышним пустыням.  

Он безумно летит в урагане огней,

И хохочет, ликуя без меры,

Вылетая из склепа оконченных дней

Семимесячной зимней пещеры.  

Перед ним Океан, и, его бороздя,

И громами овеяв стремленье,

Ослепительный бог, в ожерельях дождя,

Самоцветные сеет каменья.  

Разрываются стены сомкнувшихся гор,

Что зовутся меж смертными тучи,

И уносится он, возлюбивший простор,

Огневзорный, веселый, певучий.  

Вот уж он обогнул весь размах высоты,

И пропал, утонул, как мечтанье, —

Только там, где он был, засветились цветы,

Да разбитое молнией зданье.

ГУСЛИ-САМОГУДЫ

Там, где гор сложились груды,

В крепость-дом Громовника,

Диво-гусли-самогуды

В замке спрятаны века.  

Много сильных восходило

До скалистой высоты,

Но всегда слабела сила

Ровно-ровно у черты.  

Много избранных хотело

Самогуды-гусли взять,

Ровно-ровно у предела

Стыла их живая рать.  

Превращаясь в изваянья,

Их застывшие тела

Увеличивали зданье,

Дом, где музыка была.  

Так узорно каменели

Ровно-ровно у черты.

И растут из камня ели,

В царстве гордой высоты.  

Резким возгласом промчится

В свисте бури крик орла,

Стонут гусли, песня длится,

Сказка музыки светла.  

Много тел сложилось в груды,

Грозен дом Громовника,

Входят души в самогуды,

Песня воздуха звонка.

ТРИГЛАВ

Триглав, царящий троекратно,

Над Небом, Бездной, и Землей,

Зачем глядишь ты так возвратно

Тройной козлиной головой?  

Ужели в Небе те же мысли,

Что в Бездне бездн, и на Земле?

Везде ль желания повисли,

Как гроздья звезд в полночной мгле?  

И светлоглазый взгляд хотенья

Ужели всюду повторен?

И то же ль в тлении горенье,

Что трижды в вечностях закон?  

Везде ли те же есть узоры,

И те ж для всплесков берега?

И те же пламенные взоры,

И те же острые рога?  

И тот же, трижды взятый с бою,

Чтоб снова жалить нас, удав?

Над троекратною судьбою

Неукоснительный Триглав!

БЕЛБОГ И ЧЕРНОБОГ

1

Белбог и Чернобог

Беседу-спор вели.

И гром возник, и вздох,

Вблизи, и там вдали.  

В пучине звуковой,

И в царстве тишины,

В пустыне мировой,

Звучали две струны.  

Меняясь без конца,

Вблизи, как и вдали,

Снотворца и Творца

Два действа дружно шли.  

Снотворец возвещал,

Что сон — богатство душ,

Но день рождался ал,

Творец вился, как уж.  

Творец вился, как змей,

Рождался изумруд,

От солнечных лучей

Везде цветы цветут.  

Все видно, все светло,

Рукой все можно взять.

Меняется стекло,

Дрожит морская гладь.  

Рубины на полях

Горят как свежий мак,

Но в страстных лепестках

Есть кровь и боль, и мрак.  

Но в огненных цветках

Таится тяжкий сон.

И в странных облаках

Вечерний небосклон.  

Темнеет глубь морей,

Темней вверху сафир,

В лесах, среди ветвей,

Иной мерцает мир.  

Как хаос — мир лесной,

Уж поздно для лучей,

Уж Ворон тьмы ночной

Прокаркал час ночей.  

И желтая Луна

Без блеска в небесах,

И бродят тени сна,

И бродит Сон и Страх.  

И тонкая струна

Дрожит, нежней, чем вздох.

Но чья, но чья она,

Белбог и Чернобог?

2

Белбог с Чернобогом был в споре,

Кто в чарах красивых сильней.

Раскинулось темное Море,

Помчались потоки лучей.  

И Солнце, во имя Белбога,

Пронзило огнем глубину,

И в высях ночного чертога

Зажгло золотую Луну.  

Но хитростью Бога Ночного

Несчетности ярких лучей

Зажглись — как безмолвное слово

Во влажностях темных очей.  

И ежели Небо красиво,

Ночной оно чарой зажглось,