Жанна де Ламотт - [62]

Словом, испытанный в жизни человек, умевший укрощать таких, каким был даже Борянский, – пасовал перед молоденькой хорошенькой женой именно потому, что она была молоденькой и хорошенькой.

– Перестаньте учить меня, – рассердился он, – а делайте то, что я говорю вам…

– Как же мне быть? – насмешливо возразила княгиня Мария: – То вы хотите, чтобы я сидела взаперти и никого не видела, то вам угодно, чтобы я влияла на человека, который не хочет платить вам… Если вы ищете моей помощи, то дайте мне свободно действовать самой!

– Хорошо! Я согласен. Действуй сама, но только действуй! Он отказывается платить…

– Как? Совсем?

– Да. Вот его письмо…

Княгиня Мария прочла письмо Саши Николаича, уверенная в своей силе и уверенная, что он подписал это письмо под ее же влиянием и что теперь, когда цель достигнута, то есть она снова получила свободу действий от мужа, она сумеет справиться с Николаевым так, как это будет нужно ей.

– Понимаешь ли, – повторил дук, – положение гораздо серьезнее, чем ты думаешь.

– Нам эти деньги очень нужны?

Этот вопрос Мария уже задала не как оскорбленная жена мужу-обидчику, а как сотоварищ по общему делу, интересующийся выгодами компании.

Дук ответил одним только словом:

– Очень!

– Вы начинаете беспокоить меня, – сказала княгиня Мария.

– И могу уверить вас, что беспокоиться есть чем…

– Даже так?

– Да. – дук Иосиф подошел к жене совсем близко, нагнулся и почти шепотом произнес: – У меня такое положение, что я расходую последнюю тысячу рублей…

– Но вы можете, в крайнем случае, получить деньги из Парижа…

Дук покачал головой и произнес:

– Ничего я не могу получить: я только что получил письмо оттуда. Там произошел крах банка, и все рухнуло…

Он дипломатично свалил все на крах банка, который, действительно, произошел тогда в Париже, на самом же деле он получил оттуда известие, что главная парижская фракция общества восстановления прав обездоленных потерпела неудачу во всех своих делах и понесла такие убытки, что теперь просила помощи Петербурга. Здесь же, в Петербурге, требовалась помощь Парижа. В эти частности своей деятельности дук не посвящал жену и довольствовался тем, что сказал ей о крахе банка.

Это известие для княгини Марии было так неожиданно, что она в первую минуту не смогла ничего сказать. Она уже успела привыкнуть к окружавшей ее роскоши и к тому, что когда ей нужны деньги, то достаточно обратиться к дуку, чтобы получить их. Эта привычка укоренилась у нее так крепко, что иначе она и не могла себе представить дальнейшую жизнь.

И вдруг как снег на голову среди жаркой летней погоды, такое сообщение мужа!..

Княгиня Мария уже забыла в эту минуту оскорбление, нанесенное ей, и ту злобу, соединенную с жаждой мести, которую она имела против него. Опасность полного разорения снова соединила ее с ним.

– На что мы можем надеяться? – спросила она.

– Во-первых, на отдачу денег Николаевым, а во-вторых, на дело по наследству маркизы де Турневиль. Если эти комбинации удадутся, мы будем опять обеспечены надолго…

– Принимайте меры относительно наследства маркизы и не беспокойтесь о деле Николаева. Это дело я беру на себя, – сказала княгиня.

42. Все дороги ведут в Рим

Орест, вдоволь наигравшись на бильярде у себя в трактире, вспомнил про Борянского и решил проведать его.

У Борянского шла картежная игра, продолжавшаяся уже вторые сутки. Большинство игравших было в таком состоянии, что с трудом сознавало, что происходит вокруг. Только сам Борянский продолжал метать банк и выигрывать (это он делал наверняка) и, казалось, на него совершенно не действовало огромное количество вина, выпитого им.

– О Орест! – сказал он, увидев Беспалова. – Пей и служи гостям предметом подражания…

Орест терпеть не мог играть в карты. Он принялся пить и спаивать партнеров банка, что было на руку Борянскому.

Оресту случалось даже у Борянского засыпать под столом. Там он один раз услышал один разговор у того, который до сих пор не мог привести в ясность как следует.

Но Орест очень любил комфорт и не всегда довольствовался сном «под столом». Если представлялась возможность устроиться иначе, он не брезговал ею.

Ублаготворившись достаточно, он пошел бродить по комнатам, оставив зал, где продолжалась игра.

В гостиной двое спали в креслах, а один, молоденький, почти мальчик, очевидно только что проигравшийся в пух, стоял у окна, схватившись обеими руками за волосы.

Орест, как будто это вовсе не касалось его, проследовал дальше… якобы в «кабинет» хозяина; но и тут большой диван был занят «мертвым телом».

Орест прошел в следующую комнату-спальню Борянского.

Здесь никого не было и благодаря открытым дверям воздух оказался чище, и дышалось легче.

Орест остановился, подумал и без всякой церемонии, никого не спрашиваясь, лег на стоящую за ширмой постель. Последняя была очень мягка, удобна, и Орест почувствовал себя на ней хорошо. Он растянулся и стал глядеть в потолок.

Потолок, на котором был нарисован плющ, вертелся. Орест понял, что, разумеется, ему это только кажется потому, что у него кружится голова… И чтобы она больше не кружилась, ему нужно было заснуть. И он уже собрался сделать это, как вдруг услышал, что в комнату вошли.