Жанна д’Арк - [7]
В том, что Жанна и сама толком не знала, кто она такая — д'Арк или Роме, — нет ничего удивительного. В крестьянской среде даже мужчины — и те далеко не всегда имели устойчивые родовые «фамилии»; жизнь не часто ставила их в ситуации, когда требовалось установление личности. Подчас родные братья могли носить разные «фамилии». В упомянутой выше грамоте аноблирования семьи Жанны названы «Жакмеп и Жан Дай и Пьер Пререль, братья Девы» (Q, V, 220). Что же касается женщин, то их обычно называли только по именам. Жанна перечисляла своих крестных родителей следующим образом: Агнесса, Жанна, Сибилла, Жан Линге и Жан Баррей (Т, I, 40). Если женщина выступала в качестве юридического лица (например, свидетельницей на процессе), к ее имени добавляли: «жена (вдова) такого-то». Нередко, впрочем, женщина имела индивидуальное «прозвание», которое указывало на какую-то сторону ее личности или па какое-то событие в ее жизни. Так, мать Жанны, Изабеллу, в Домреми называли Роме («Римлянка»); предполагается, что она совершила паломничество в Рим. Так что пока Жанна жила в Домреми в полной безвестности, она не задумывалась над своей фамилией: ей это просто-напросто но было нужно. Ее называли Жаннетой — и этого было достаточно для ее тогдашнего круга форм общения.
Когда же она появилась «но Франции» (так жители окраинных провинций называли центральную часть страны), то и там фамилия ей оказалась ненужной, по уже по другой, прямо противоположной причине. Она сразу же приобрела всеобщую известность и заняла совершенно {19} особое положенно. Поэтому очень скоро за ней закрепилось и особое прозвище. Говорили «Дева» — и каждому было ясно, о ком идет речь. Свои письма и воззвания к городам она подписывала по-королевски — «Жанна», и этого было достаточно.
Вторично после грамоты аноблирования 1429 г. Жанна быта названа полным именем только через четверть века в официальном протоколе процесса реабилитации (1455 г.): «Жанна д'Арк, именуемая обычно Девой» (D, I, 1), Затем эта фамилия вновь надолго исчезает со страниц исторических сочинений; в течение целого столетия она встретится всего два-три раза — в неустойчивой транскрипции. Во второй половине XV — первой половине XVI в. Жанну по-прежнему именуют «Дева» или «Жанна-Дева», изредка уточняя «Жанна из Вокулера» (Антуан Дюфур, 1501 г.), «Жанна, дева из Лотарингии» (Павел Эмилий, 1539 г.), «Жанна-Дева, родом из Вокулера» (Гильом дю Белле, 1546 г.). Появилось любопытное выражение «Дева Франции» (Пьер де Ленодери, 1523 г.; Жан-Батист Энье, 1554 г.), свидетельствующее о восприятии Жанны как национальной героини, но оно не привилось. А в середине XVI в. она обретает новое прозвание, которое быстро становится очень популярным и вытесняет все другие имена. Жанну начинают называть «Орлеанской девой».
Это выражение встречается впервые в тексте 1555 г. (57, 151), а через двадцать лет, в 1576 г., можно было уже прочесть: «Жанна д'Арк, именуемая обычно Орлеанской девой» (67, 50). В то время во Франции говорили также о «знаменитой Орлеанской деве». Именно так назвал ее в 1580 г. Мишель Монтень, который, путешествуя в Германию и Италию, посетил родные места Жанны, В своем дневнике он отметил: «Домреми-сюр-Мез, в трех лье от Вокулера. Здесь родилась знаменитая Орлеанская дева, которую звали Жанна Дай или Даллис» (88, 89,501)
Монтень детально описывает герб, дарованный братьям Жанны после аноблирования (увенчанный короной меч на голубом фоне с цветками лилии по обеим сторонам), и замечает, что «домишко, в котором она родилась, весь расписан с фасада сценами ее подвигов, но время сильно испортило росписи». Видел он и «дерево Девы» (см. с. 43), но не нашел в нем «решительно ничего примечательного». {20}
Беглая запись в дневнике Монтеня является поистине драгоценным свидетельством. Она позволяет судить о том, кем была Жанна в глазах Монтеня, т. е. какой представлялась самая яркая фигура французского Средневековья самому глубокому и оригинальному уму французского Возрождения. Здесь прежде всего обращает па себя внимание многозначительная инверсия «имен»: Монтень сначала называет «прозвище», а уже затем собственное имя. По-видимому, до приезда в Домреми ему вообще была известна только «Орлеанская дева» и лишь, побывав на ее родине, он узнал, что ее звали «Жанна Дай или Даллис». Характерно, что Монтень воспроизводит фамилию Жанны не в существовавшей уже тогда «канонической» форме (Дарк или д'Арк), но так, как ее произносили в Домреми на местном лотарингском наречии: Дай. А загадочное «Даллис» — это искаженная лотарингским диалектом фамилия «дю Лис» («Лилия»), которую получили братья Жанны и их потомки после аноблирования, но которая к самой Жанне никогда не прилагалась. В целом создается впечатление, что Орлеанская дева представлялась Монтеню, особенно до того, как он побывал в Домреми, существом полулегендарным, и он с явным интересом отмечал все вещественные свидетельства ее реального существования: герб, роспись на фасаде дома, «дерево Девы». Парадоксальная на первый взгляд, но, в сущности, естественная для ренессансного исторического мышления ситуация: о своей знаменитой соотечественнице, которая отделена от него всего лишь полутора столетиями, Монтень знает намного меньше, чем о мало-мальски известном историческом деятеле античности или мифическом герое.
