Жанна д’Арк - [65]

Во время этого заключительного заседания он, вероятно, был несколько раздосадован, когда услышал от 39 заседателей, что нужно вновь зачитать и объяснить цедулу Жанне, "обращая к ней Слово Божье". Только три заседателя – Дени Гастинель, Никола де Вендрес и некто Жан Пиншон, каноник Парижский и Руанский, да еще и архидиакон Жуиан-Жозас – придерживались мнения, что Жанну без лишних разговоров следует передать в руки светского правосудия.

Препятствие непредвиденное, но чисто формальное, поскольку в любом случае заседатели имели лишь совещательный голос, а епископ Бове был единственным судьей вместе с помощником инквизитора Жаном Лемэтром, имя которого не упомянуто на этом последнем заседании. Следовательно, оказалось очень легко пренебречь мнением несогласных и ускорить подготовку казни, ведь "этот процесс слишком затянулся"…

"Она не прожила и девятнадцати лет…"

С той же поспешностью, пренебрегая правилами процедуры, обычно принятой на процессе инквизиции, не испрашивая решения светского суда, Кошон посылает ее на костер, подготовленный на площади Старого рынка. Серьезное нарушение, на которое позднее указывает представитель руанского бальи некий Лоран Гедон:

"Приговор был вынесен, как если бы Жанна была передана светскому суду. Сразу же после вынесения приговора она была передана в руки бальи, и, хотя ни бальи, ни я сам, которым подобало произнести приговор, не произнесли его, палач сразу же забрал Жанну и отвел ее на место, где уже были подготовлены дрова, там ее и сожгли".

И Гедон также напоминает, что в точно таком же случае злоумышленник, приговоренный церковным судом, был затем препровожден в суд бальи, дабы на судебном заседании был вынесен приговор по всем правилам.

Все это происходило при стечении внушительного числа солдат: 800 вооруженных людей, как заявил Жан Массьё. Много раз отмечали, что эта цифра сильно завышена, да и Жан Массьё, нельзя не признать, не всегда точен в своих оценках. Но не следует забывать, что, кроме гарнизона, обычно находящегося в замке, в преддверии наступления на Лувье в город стянули большое количество вооруженных людей. Секретарь суда подчеркивает поспешность, которая сопутствовала всем действиям, и грубость солдатни, наблюдавшей за происходящим. Солдаты окружили эшафот и приготовились сдерживать натиск толпы.

"Пока Жанна молилась и стонала, англичане всячески торопили меня, а один из их капитанов требовал, чтобы я передал Жанну в их руки, дабы она поскорее умерла, они говорили мне – мне, подбадривающему ее на эшафоте по своему разумению:

"Как же так, священник, вы заставите нас таким образом обедать?" – и, не сдерживая себя боле, без лишних слов и не имея судебного решения, послали ее на костер, сказав палачу: "Делай свое дело", и ее отвели на костер и привязали, она продолжала воздавать хвалу Богу и святым и жаловаться им, а когда она испускала последний вздох, она громко крикнула "Иисус", и это было ее последнее слово".

Спешка, толкотня, суетящиеся английские солдаты, палач – его звали Жеффруа Тераж – и все это ради молоденькой девушки, которая громко сетует и взывает к святым! Однако был и жест сострадания:

"Будучи глубоко набожной, Жанна попросила, чтобы ей дали крест; услышав это, какой-то англичанин, находившийся рядом, сделал деревянный крест из палок и передал его Жанне, она его благочестиво приняла и поцеловала, взывая к Господу Спасителю Нашему, страдавшему на кресте; знак, изображающий его, был у Жанны, и она положила сей крест на грудь между телом и одеждой".

Брат Изамбар де ла Пьер, услышавший эту просьбу, пошел за крестом в расположенную неподалеку церковь святого Лаврентия, "дабы держать сей крест прямо у нее перед глазами до ее последнего вздоха, так, чтобы она, пока будет жива, постоянно видела крест, на котором был распят Господь". Брат Изамбар свидетельствует, что, "объятая пламенем, Жанна ни на минуту не переставала до самого конца жаловаться и во весь голос исповедоваться, называя Святое Имя Иисуса, и не переставая умоляла всех святых рая, и взывала к их помощи, и, более того, испуская дух, склонив голову, произнесла имя Иисуса в знак того, что она ревностна в вере в Бога".

Крики – очень громкие, по словам присутствовавших, раздававшиеся на площади Старого рынка над треском пламени и гулом толпы, – тронули всех собравшихся, в том числе и некоторых англичан. Многие свидетели упомянули о слезах епископа Теруанского Луи Люксембургского, полностью преданного англичанам. Можье Лепарментье, которого ранее призвали в донжон Руанского замка, чтобы пытать Жанну, также свидетельствует:

"Когда огонь охватил ее, она крикнула более шести раз "Иисус!", и особенно громко она крикнула, испуская последний вздох, "Иисус!", так что все присутствовавшие могли услышать это; почти все плакали от жалости".

Волнение толпы легко можно понять; несомненно, даже враги были тронуты. Изамбар рассказывает о таком факте:

"Один англичанин, солдат, чрезвычайно ее ненавидевший и поклявшийся, что своими собственными руками бросит вязанку хвороста в костер, на котором будет гореть Жанна, в тот самый момент, когда делал это, услышал, что Жанна кричит "Иисус!" в последний миг своей жизни. Он застыл, как громом пораженный, и словно ума лишился; его отвели в таверну неподалеку от Старого рынка, чтобы с помощью напитков вернуть ему силы. Позавтракав с доминиканцем, этот англичанин исповедался монаху, тоже англичанину, что совершил тяжкий грех и раскаивается в содеянном против Жанны, которую он считает святой женщиной, потому что, как ему показалось, он видел собственными глазами, как в ту минуту, когда Жанна испускала последний вздох, белая голубка вылетела в сторону Франции. А палач в тот же день после завтрака пришел в монастырь братьев-доминиканцев и сказал мне, а также брату Мартену Ладвеню, что он очень боится быть проклятым, ведь он сжег святую женщину".