Жанна д’Арк - [52]

Вышеприведенной выдержки из допроса вполне достаточно, чтобы показать, как ловко он ведется, причем упор делается на наступление 8 сентября 1429 года – праздник Рождества Богородицы, когда начался штурм ворот Сент-Оноре. После этого затянувшегося заседания Жанне предписано вновь предстать перед судом через день, в субботу 24 февраля.

В этот день ее ожидал сюрприз: среди заседателей находился Никола Луазелёр. Жанна уже неоднократно встречалась с этим человеком – он навещал ее в тюрьме, выдавая себя за уроженца берегов Мёза и пленника, как и она. Будучи священником, он предложил Жанне стать ее духовником, и, доверившись ему, она исповедалась. Однако значительно позже один из нотариусов, назначенных на этот процесс, метр Гийом Маншон, признался, что с одним из своих помощников по имени Буагийом (и "свидетелями", добавляет он, не уточняя имен) он получил приказ спрятаться в закоулке вблизи комнаты узницы, откуда они могли слышать все, "что она говорила названному Луазелёру". В ту эпоху еще не изобрели подслушивающих устройств, поэтому использовали подобный способ, ставший классическим в политических делах.

Видимо, тогда Жанна поняла, к чему приведут уловки, используемые против нее. С самого начала допроса мы видим, что она чрезвычайно строптива и более чем когда-либо упорствует в отказе давать клятву, которой от нее добиваются. Лично Кошону и нескольким заседателям пришлось буквально вырвать у Жанны новую клятву, поскольку измученная девушка сначала отвечала: "Дайте же мне сказать". Как тут не вспомнить о том, что позже рассказал секретарь суда Жан Массьё: во время допросов, длившихся обычно, по его словам, с 8 до 11, несколько судей одновременно задавали вопросы, так что "несколько раз она говорила тем, кто ее допрашивал: "Добрые господа, задавайте вопросы один за другим". Во всяком случае, она в конце концов сказала: "Я готова поклясться говорить правду о том, что я узнаю о процессе" – и тут же добавляет знаменательные слова: "Но я вам вовсе не скажу всего, что знаю".

"Если мой голос запретил мне…"

Во время допроса Жанна ставит себя в крайне опасное положение: она признается в общении с потусторонним миром, который называет "голосами". Таким образом, она совершенно определенно указывает на сверхъестественный характер своей миссии. Когда Бопер спросил у Жанны, разрешает ли ей ее "голос" говорить о том, о чем ее спросят, она воздерживается от ответа. Когда ее спрашивают, запрещено ли ей рассказывать о ее откровениях, она отвечает: "Если мой голос запретил мне это, что вы от меня хотите?" Немного спустя она добавляет: "Поверьте, что не люди мне запретили это!" Как утверждает Жанна, мир, с которым она общается, весьма отдален от мира, который ее окружает: "Я очень боюсь провиниться, когда буду отвечать вам, сказав что-нибудь, что не понравится этим голосам".

Однако слова Жанны – это не слова ясновидицы. Лучшее доказательство тому – юмор, переходящий в браваду: "Этой ночью голос сказал мне много хорошего о моем короле, и мне бы хотелось, чтобы король узнал это сейчас, пусть даже мне не придется пить вина до Пасхи, потому что он повеселел бы от этого за ужином!" И, без сомнения, эта бравада вызовет позже коварный вопрос: "Открыл ли вам ваш голос, что вы сбежите из тюрьмы?" И незамедлительный ответ: "Почему я должна вам это говорить?"

Жанна, видимо, спровоцировала допрашивающих ее, сказав: "Если бы не милость Божья, я бы ничего не смогла сделать". И тогда ей задали знаменитый вопрос: "Знаете ли вы, что вы в милости у Бога?" Ответ расцвел, как цветок: "Если нет, то да сделает Бог так, чтобы я оказалась у него в милости, а если да, да сохранит Бог свою милость ко мне, ведь не было бы никого печальней меня в мире, если бы я знала, что не нахожусь в милости у Бога". Нотариус Буагийом, сообщая об этом ответе, позже заявил: "Допрашивавшие ее были ошеломлены". И не без причины.

Сопоставим этот ответ с молитвой, найденной в трех манускриптах XV века. Молитва ли вдохновила Жанну? Разве нельзя в качестве контраргумента предположить, что ответ, столь возвышенный в своей простоте, послужил впоследствии молитвой? Удивление заседателей не оправдано, если бы речь шла о принятой формуле. Нотариус добавляет, что допрос прервали. Совершенно очевидно, что в тексте судебного дела сделана купюра. До этого слова Жанны, как мы уже отмечали, записывались прямой речью, а с этого момента запись идет в косвенной речи: "Затем она сказала, что если бы она была греховна, то, как она думает, голос не являлся бы ей, и ей бы хотелось, чтобы каждый услышал его так же хорошо, как и она", и т. д.

Тем не менее, суд не слагает оружия. Жан Бопер, имеющий, видимо, свое собственное мнение по поводу "голоса", расспросил Жанну о дереве в Домреми, называемом "деревом фей". Расследование, проведенное в родной деревне Жанны, вероятно, навело его на мысль – тем более что об этом ходили слухи, – что Жанна обязана своими действиями "дереву фей"; ее собственный брат утверждал это, но она "говорила ему обратное". Во всяком случае, отвечая на этот вопрос, Жанна дала описание деревенского праздника, полное поэзии: