Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1 - [41]

– Где он был? – спросила Изабо.

– На груди его светлости, – ответил оруженосец, опуская голову.

И вдруг разразился судорожными рыданиями.

– Что с вами? – удивилась королева.

Ей были неприятны эти проявления чувств. Такое впечатление, что мальчишка укорял её – недавнюю возлюбленную убитого – горюя сильнее, чем она, которой следовало бы сейчас выть и кричать, как простой крестьянке.

Но, с другой стороны, мальчика можно и пожалеть. Минуту назад держал её за горло злосчастным медальоном, а отдал просто так, не отторговав себе ничего. Дурачок! Мог бы, ох, как мог позаботиться о себе – его положение, после смерти герцога, сделается таким шатким, что не позавидуешь…

– Что с вами, скажите же, – переспросила она более ласково.

– Мадам, – еле выдавил, сквозь рыдания, оруженосец, – его зарубили секирой, как какого-то простолюдина! И руку.., руку с перстнем отрубили совсем! Вы ведь не оставите… вы потребуете от короля возмездия?!

– Конечно, – как можно ласковее произнесла Изабо и улыбнулась со всей грустью, которую смогла найти в сердце. – Я все сделаю, мой дорогой… Вы пока идите, приходите в себя. А потом, на процессе, мы вместе обличим негодяев…

Всем на удивление, герцог Бургундский сбежал из Парижа только 25-го числа, как будто узнал об убийстве вместе с другими, и еле успел собраться.

Из Фландрии, где он нашёл приют, сразу же полетели бесчисленные гонцы с письмами ко всем влиятельным людям Европы, в которых герцог клялся, что никогда и не помышлял лишать жизни «дорогого кузена Луи», а просто пал жертвой оговора и чьих-то гнусных интриг. В качестве доказательства, беглец подробнейшим образом живописал душевную благодать и миролюбие, сошедшие на него после совместного причастия с «дорогим кузеном».

Король Шарль, пребывавший в радостном просветлении ума, смог лично прочесть письмо, а затем отправился на улицу Барбет, чтобы узнать мнение королевы об этом деле.

Он уже представлял, как Изабо станет валяться у него в ногах, требуя наказать убийцу любовника, и на разные лады переставлял слова, в которых ей откажет.

Но вышло всё иначе.

К удивлению Шарля, королева прочла письмо без особых эмоций и, холодно пожав плечами, заявила, что нового ничего не узнала. Она, дескать, и без этого была уверена в невиновности герцога – всё-таки, он принц крови и сын её незабвенного друга и покровителя, герцога Филиппа. И вообще, она не понимает, с какой стати он вдруг решил сбежать?

Король ещё надеялся обернуть встречу к своему удовольствию и прямо спросил, хочет ли королева возвращения опального герцога, и готова ли даровать ему полное прощение, но, услышав утвердительный ответ, совсем расстроился и уехал обратно в Лувр.

Изабо, затаившись, ждала.

Настроения при дворе явно складывались в пользу коротышки. Последней точкой стал спешный отъезд графа Арманьякского в Анжер, под крыло короля Сицилийского, и сторонники Бургундца уже радостно потирали руки. Как вдруг, неожиданно для всех, поднял голос Жан де Герсон – доктор теологии и канцлер Парижского университета, сменивший на этом посту Пьера д'Айе. Он публично потребовал от короля не просто разоблачений и суда, а прямого наказания герцога Бургундского за убийство Луи Орлеанского!

Создалась неловкая ситуация. С одной стороны – французская знать, готовая простить и принять обратно в свои ряды, а с другой – парижская общественность, требующая крови!

Пришлось идти на компромисс.

Вялое следствие кое-как быстренько завели, но тут же, ещё быстрее, и свернули. Во-первых, главный обвинитель, так неожиданно объявившийся, вдруг, так же неожиданно и пропал, и нашелся только в Лионе, где уже увлеченно читал лекции по теологии. А во-вторых, главный свидетель – единственный выживший оруженосец герцога Орлеанского – был как-то утром найден в Сене с перерезанным горлом и пустыми карманами… Вероятно, его пытались ограбить.

Таким образом, второе возвращение герцога Бургундского в Париж, если и не было обставлено с той же роскошью, что и первое, по сути, являлось триумфом не меньшим, поскольку лишь один безумный король Шарль не понимал, что возвращается единовластный правитель.

На драгоценном золотом блюде прощеный убийца принес королю перстень с отрубленной руки герцога Орлеанского и, низко склонившись, покаялся:

– Те, кто старался меня оклеветать, подбросили мне его, сир. Никаких прав на этот перстень я не имею, делайте с ним, что хотите.

И даже на колени пал, лицемер этакий…

– Вы имеете право носить его в память об убиенном, кузен, – милостиво ответил король и радостно скосил глаза в сторону жены.

Герцог тут же натянул перстень на короткий, волосатый мизинец и растопырил пятерню, любуясь игрой камней. А королева Изабо, смотревшая на эту сцену со слишком широкой улыбкой, вдруг содрогнулась, представив, как эта рука будет ласкать ее, и возможно, уже сегодня…

Париж

(1408—1409 гг.)

Длинная вереница всадников медленно, как во сне, от которого ещё не все отошли, выезжала из ворот Лувра, будто давая возможность сбегающимся зевакам хорошенько себя рассмотреть.

Король выезжал на охоту, демонстрируя своё здоровье.

Выезд, конечно, был не парадный, но внимания он привлекал не меньше, чем торжественный кортеж по случаю какого-нибудь празднества. Его величество, крайне довольный скоплением своего народа, гордо озирался по сторонам, заставляя толпу сгибаться в поклонах, и не замечал того, что кланявшиеся люди первым делом смотрели не на него, а на нового властителя Парижа – Жана Бургундского, стараясь рассмотреть его получше.