Жанна – Божья Дева - [34]

Шрифт
Интервал

По сравнению с приведёнными образчиками университетской пропаганды сравнительно безобидными кажутся обвинения в подкупе авиньонским папой, которые Университет бросает почти официально Людовику Орлеанскому, как, впрочем, и Жерсону и д’Айи.

Бесконечные зигзаги французской церковной политики в последних годах XIV и в первых годах XV века отражают напряжённость борьбы. Жан Жувенель дез-Юрсен был совершенно прав, говоря, что именно церковный вопрос стоял в центре «уже возникшей в то время ненависти, зависти и всех разделений». Наконец в ноябре 1406 г. на поместном Соборе французской Церкви, подготовленном ураганным огнём его пропаганды, Университет выступил уже вполне уверенным в победе. После университетских забастовок, почти уже переходивших в уличные беспорядки, его ораторы с резкостью ещё невиданной требовали окончательного разрыва с Авиньоном. Пьеру д’Айи на Соборе едва дали говорить. Но тут внезапно произошёл поворот, по-новому определивший церковные позиции. Большинство французского духовенства не стало защищать Авиньон, уже полностью себя дискредитировавший; но, вопреки ожиданиям, оно и не пошло за Университетом. Решения, принятые Собором, полностью соответствовали той программе, которую в своё время наметил д’Айи. Основную формулу дал главный оратор провинциального клира, аббат знаменитого монастыря Мон-Сен-Мишель Пьер Ле Руа:

«Для преодоления расколов, для сохранения и реформы вечной Церкви необходимо вернуть Церковь, и в частности Церковь французскую, к древней вольности и к древнему строю», по принципу: «Папа не может отменять решения Соборов».

Это и была «частичная автономия» галликанской Церкви в пределах, обозначенных древним каноническим строем. Подавляющим большинством Собор, отклонив полный разрыв с Авиньоном, которого требовал Университет, проголосовал за восстановление «исконных вольностей галликанской Церкви… понимая это в смысле восстановления на все времена, также и по окончании раскола… если только иные решения не будут приняты всеобщим Собором». Одновременно Собор просил королевскую власть принять все необходимые меры для осуществления этих решений.

Выпущенный после этого королевский ордонанс был принят с согласия Людовика Орлеанского. Это был, конечно, удар по Авиньону, хотя и не в той форме, как хотел Университет, – но мы уже знаем, что к этому времени герцог не считал нужным поддерживать Авиньон во что бы то ни стало, будучи оскорблён, в частности, тем, что Бенедикт XIII не держал обещаний, лично ему данных и им гарантированных. Со своей стороны, Университет не скрывал своей досады и прямо писал, что Собор «происками лукавых людей» не оправдал возлагавшихся на него надежд.

Начиная с этого момента «галликанские вольности», на столетия определившие совершенно особое положение Франции в католическом мире, становятся исходной точкой и в значительной степени образцом той общецерковной реформы, которая скоро наметится на Констанцском соборе, главным образом под влиянием Жерсона и д’Айи. Внутри Франции за галликанские вольности будет всеми силами держаться орлеанистская партия и вслед за нею французская монархия. Напротив, как только восстановится формальное единство католической Церкви, которое одно ему и нужно, Университет и связанные с ним политические силы начнут бороться всеми средствами с этими «новшествами», «внушёнными Бог весть каким злым духом» и «сеющими соблазн в Церкви Божией».

Но тем временем вопросы церковные уже были перехлёстнуты катастрофическим развитием внутриполитических событий во Франции.

* * *

Пока главою Бургундского дома оставался старый герцог Филипп, борьба за первенство при больном короле не могла перейти через некоторые пределы: Филипп всё же чувствовал себя братом Карла V, несущим свою долю ответственности за целостность французской монархии, и все вокруг него знали, что существуют традиции, от которых он никогда не откажется, и действия, на которые он никогда не пойдёт. В 1404 г. Филипп умер; его сын, новый герцог Бургундский Иоанн Неустрашимый, по всему своему характеру был для Университета готовым революционным вождём.

Достаточно посмотреть на узкие, живые и пронзительные глаза, на тонкие стиснутые губы и на острые, как-то даже не по-человечески заострённые черты лица удивительного портрета фламандской школы, хранящегося ныне в Антверпене, чтобы почувствовать в этом человеке неукротимую волю, сопряжённую с большим холодным и расчётливым умом, при полном отсутствии всякого понятия о морали. Именно так его воспринимали современники, и таким же он является во всех своих действиях.

Филипп покровительствовал Университету как политической силе и пользовался его пропагандистскими возможностями; ему случалось порою подпитывать свою большую популярность среди «простого народа» словами и жестами несомненно демагогического характера. Но ему в голову не могло прийти то, что с самого же начала стал осуществлять его сын: взять на себя роль исполнителя политических проектов Университета и во имя «реформации королевства» поднять улицу.

Нормандский хроникёр, крайний сторонник возникающей «бургиньонской»


Рекомендуем почитать
Равнина в Огне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.


Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.