Жан-Жак Руссо - [93]

Последнее свое сочинение Руссо предполагал посвятить изучению самого себя, подведению жизненных итогов, которые он в скором времени сложит к ногам Того, Кто судит окончательно и бесповоротно. Мнение людей больше не имело для него значения: «Пусть следят за тем, что я делаю, пусть беспокоятся об этих листках, пусть их крадут и фальсифицируют — отныне мне это безразлично». Руссо вспоминал родную природу, общение с которой приближало его к полноте существования. Пятая «прогулка» возвращала его к чудесному времени на острове Сен-Пьер, где он, плывя в лодке, отдавался могучему и нежному ритму вселенной и его душа, не отягченная раздумьями, соединялась со вселенским бытием, чтобы слиться с ним в первозданном единстве. Теперь он стремился вообще перестать думать, потому что мысль волнует, будоражит; теперь он отпускал себя в мечты, и ему достаточно было простого чувственного восприятия.

Однако мысль настойчиво возникала сама по себе, влекла за собой вопросы. В третьей «прогулке» Руссо восстанавливал долгую историю своих религиозных исканий; в четвертой исследовал-вопрос: был ли он всегда честен по отношению к самому себе; в седьмой прославлял ботанику, которая спасла, его от людей. Он хотел успокоиться, отвлечься, очиститься, но призраки его «Диалогов» всё же проникали и в «Прогулки»: он не сумел окончательно изгнать из памяти «безжалостных преследователей», их «зловещие взгляды». Его продолжали мучить угрызения совести, он истощал свои силы в стараниях доказать, что он, покинувший своих детей, всегда любил детей, и его сердце разрывалось: «О, если бы я мог иметь несколько мгновений чистых ласк, идущих от сердца, — они могли бы исходить от ребенка, еще маленького; если бы я мог видеть в чьих-то глазах радость и удовольствие быть рядом со мной… Тогда я не вынужден был бы искать у животных ласкового взгляда, которого не встречал среди людей…»

Они с Терезой старели. С октября 1774 года Жан-Жак перестал приглашать к обеду редких знакомых — из-за «груза лет». Тереза страдала ревматизмом, приливами, головными болями, ей стало тяжело взбираться на шестой этаж. Нужно было нанимать служанку, но он мог выплачивать ей лишь скудное жалованье, да и характер у Терезы был нелегкий. Начиная с августа 1776 года за 14 месяцев у нее сменилось 11 помощниц; случалось, что на несколько недель она вообще оставалась без помощи.

В феврале 1777 года Руссо передал разным лицам записки, в которых описал свое положение и просил тех, «кто ведает нашими судьбами», найти им с Терезой прибежище по их скудным доходам. Его зрение слабело, руки дрожали — в августе пришлось отказаться от переписывания нот и как-то обходиться 1400 франками. Он никому не верил, терял свои бумаги и думал, что их у него крадут. Лучше было бы перебраться в провинцию, потому что в Париже жизнь была слишком дорогой. Чтобы ни у кого не вызывать возмущения, он согласен был посещать мессу, поменять имя — всё что угодно.

В сумерках своей жизни Жан-Жаку довелось увидеть, как весь Париж содрогался от восторга по поводу возвращения Вольтера — после двадцати восьми лет отсутствия. Самому знаменитому литератору своего времени, защитнику «каласов» курили фимиам, как божеству. Это казалось справедливым. Руссо же в это время в одиночестве вклеивал образцы растений в свои гербарии.

Руссо хотел еще раз, прежде чем умереть, прочувствовать самые светлые моменты своей жизни. 12 апреля 1778 года он сел за стол, чтобы набросать свои последние в жизни строки: «Сегодня, в Вербное воскресенье, исполнилось ровно пятьдесят лет со дня моего первого знакомства с мадам де Варан. Ей было двадцать восемь лет — она родилась вместе с веком. Мне еще не было семнадцати… Не проходит дня, чтобы я не вспомнил с радостью и нежностью то единственное и короткое время моей жизни, когда я в полной мере был собой, без всякого вмешательства и препятствий, когда я мог сказать, что действительно живу…» По словам Руссо, всю жизнь он был именно тем человеком, каким сделала его эта женщина, которую он называл Матушкой, — как если бы она действительно была его матерью. Ведь она так и говорила ему, посылая его в Турин: «Когда ты будешь взрослым, ты вспомнишь обо мне». И вот в конце жизни он вспоминал только о ней.

15 мая Мульту постучался к нему в дверь в сопровождении своего сына Пьера. Жан-Жак передал ему рукописи своей «Исповеди» и «Диалогов» и заставил молодого Пьера пообещать, что он заменит своего отца, если тот не успеет выполнить распоряжения Руссо. Больше они не увидятся.

Уставший от жизни философ колебался в выборе своего последнего пристанища. Лебег де Прель, доктор Терезы, посоветовал ему согласиться на предложение маркиза де Жирардена, который был готов принять его в Эрменонвиле. Жан-Жак был знаком с ним с 1774 года, когда тот сделал ему заказ на переписывание нот. Маркиз был его верным последователем и, влюбленный в «Эмиля», растил своих детей в суровых условиях, брал их в далекие прогулки и даже заставлял их «отрабатывать» свой завтрак, карабкаясь за ним на верхушку «призового шеста», как это бывает на народных гуляньях.