Жалитвослов - [52]

7

Выйдя из полутьмы склада, Кметов застыл. Снаружи было так, что дух захватывало. Солнце сияло, и дивные по небу плыли облака. Отлетели от Кметова при виде такого чуда и думы, и недумы, и всяческая промежуточная мысль. Хотелось только приникнуть к горячему песку и зажмуриться. Видно, всплыл давешний сон, и вот уже стали слышны тугие удары по мячу и азартные крики подающего Домрачеева.

Фамилия эта вернула его к действительности. Что-то с ней было связано. А и верно, говорила Колобцова про то, что ждет его к себе жомоначальник Толкунов. И решил Кметов пойти к нему не медля.

Кабинет Толкунова располагался на первом этаже конторы. Длинный коридор вел к нему, в конце намечалась огромная черная дверь. Перед дверью, словно дозор, сидели за столами две секретарши, друг напротив друга. Завидев Кметова, они не выбежали к нему, заграждая проход, как он боялся, а в один голос спросили:

— По какому делу?

— Мне бы до жомоначальника, до Петра Тихоновича бы, — вдруг сробев, произнес Кметов.

— Подождите тут, — сказали секретарши и снова углубились в бумаги.

Кметов присел на стул и прислушался. Из-за двери доносился низкий густой голос:

— Алло?.. Алло?.. Водоканал?.. Полупанова мне. Толкунов говорит. Иван Петрович? Притекли ко мне людишки мои и доводят, что трубы ты опять перекрыл, и сок не идет, а вместо него воду пустили. А?.. Как не отдавал? А кто отдал? Опять дуруешь, чудной человек! Что?.. В суд захотел? Истинно говорю тебе, Петрович, — тать ты. Не у меня — у государства воруешь. Народ? Народ ништо, у него сегодня вода, а завтра другое на уме. А я о державе ревную. Что?.. Да ты, вишь, рожей не вышел в мой сок соваться, лучше за своей водой посмотри…

За дверью грохнули трубкой. Секретарши с жалостью взглянули на Кметова и произнесли:

— Войдите.

За дверью была сводчатая мрачноватая комната. Единственное окно забрано слюдой, света не дает. Вполовину комнаты — огромный стол со стадом телефонов, ворохами бумаг. За столом, в плотной темной одежде, в низком черном колпаке, сам начальник Толкунов, толстый, короткошеий, бородатый, с широким лицом. Когда Кметов вошел, он, зло сопя, что-то писал. Вскинул на Кметова запавшие глаза:

— Кто таков?

Будто что-то толкнуло Кметова, и он, откашлявшись, ответил:

— Твоего, господине, отдела жалитв письменной человек.

— Тот, что за жом читать станет завтре… Добро, что пожаловал. — Хмурое лицо под черным колпаком разгладилось. — Чин знаешь ли?

— Первый раз чту.

— Ништо, Марьяна поправит, да и Богумил подсобит. О другом пекусь…

— Чую, господине.

— Ведомо мне, что есть у тебя родственники на западе. Воротишься?.. Вижу, что правда. Да ты не воротись. Родня ближняя ли?

— Отец с матерью, — ответил Кметов, потом вспомнил, прибавил: — И тетка.

— То неладно… Свечку за упокой ставишь ли?

— Не ставлю, — сокрушенно прошептал Кметов.

— Ништо, партия поставит.

Кметов изумленно взглянул на него.

— Слово мое верное, Сергей, — произнес Толкунов. — И молебен закажут, и свечку поставят, и будет родителям твоим хорошо на том свете. Чуешь?

— Чую, господине.

— Что же жалитвы? Много их?

— Пишут люди, того не скрою.

— Воду, што ли, хотят?

— Вестимо, воду.

— Голь неблагодарная, — скрежетнул зубами Толкунов. — Где еще, в какой земле они сок из-под крана получают? Ан воду им давай, соки другие. И Водоканал их подзуживает. То Полупанов, поперечник мой, враг лютый. Пырскает, вишь, на меня, што козел. А не знает, что дело на него уже заведено… Но ты пока никому об этом ни слова.

— Молчу.

— То ладно. Завтре чти хорошо, внятно. Небось, не за себя — за народ чтешь. А теперь иди, дела у меня, да и тебе тут невместно.

Выйдя из кабинета, Кметов прошел несколько шагов и остановился. Радость распирала его. Партия свечку поставит, позаботится! А он-то и не знал, что нужно так, свечку нужно. Он-то думал — отметят, где надо, и не видать ни роста, ни повышения, а может, чего хуже — накажут, сошлют. А оказывается, что это нормально. Что у всех там — у кого брат, у кого сват. Не говоря уже об отце с матерью. Может, у кого и тетка — тоже там. И за всех ставит партия свечу, чтоб было им хорошо.

И вдруг словно кто-то с маху задул его радость. Полезли, нахлынули мысли темные, мысли еретические. Вон у скольких там у кого — брат, у кого — сват, и что-то не видно, чтобы свечи горели. Так ли уж партия готова выделить средства на зажигание свечей? Это сколько воску нужно, и воску особенного, пахучего, чтобы там, на западе, обоняли его сладкий запах родные твои, и становилось им хорошо. Уперся Кметов ногами в пол и замахал руками — кыш, мысли негодные, окаянные! Секретарши смотрели на него с уважением.

На склад он пришел, как и было сказано, в обед. На том же месте, что и в прошлый раз, собралась небольшая группа людей, человек десять. Среди них Кметов увидел Пыжа — тот что-то рассказывал, размахивая руками, и Ведмедева, — тот казался все так же озабоченным чичкой. Видать, неведомый куколь так и не получил причитающегося. Ждали, судя по всему, Кметова. Он подошел к группе, поздоровался. С ним тоже поздоровались. Немедленно притащили деревянные ящики, все расселись, образовав круг, Пыж остался стоять в его центре. Заметно было, что предстоящий рассказ распирает его, вызывает на лице улыбку предвкушения, улыбку осведомленности.