«Жаль, что Вы далеко...»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972) - [2]

1

с/о Mrs Davies 104, Ladybarn Road Manchester 14

9/III <19>52

Дорогой Игорь Владимирович!

Спасибо за письмо и за стихи. Стихи tres Tchinnov[11], и потому мне по душе, — а рифмы там на один раз годятся, и даже приятно удивляют, но едва ли Вы рассчитываете на повторение такого новшества, правда? Это вроде галстуха, который можно надеть только раз в год, — бывают такие.

Завтра пошлю статью о стихах вообще и о вас в частности в «Н<овое> р<усское> с<лово>»[12]. Сегодня написал половину, завтра утром допишу. Но это общий и короткий «взгляд и нечто», как только и можно в газете. Я от Вас как-то дернулся в сторону Маяковского[13], и хочу Вами его посрамить, хотя и признаю все его таланты. Пока на этом остановился, но перейду опять к Вам.

До свидания, надеюсь довольно скорого.

Как терапиано-румановский журнал?[14]

Ваш Г. Адамович

P. S. Некоторые студенты здесь заинтересованы русским лагерем, где Вы были[15] и где, кажется, были англичане для практики в языке. Где, куда надо обращаться? Будете ли Вы там снова?

2

104, Ladybarn Road Manchester 14

15/II <19>53

Дорогой Игорь Владимирович!

Спасибо за письмо и за стихи. О стихах потом, а сначала кое-что в ответ. Меня очень удивило, что Вы пишете о «проблематике» и Достоевском. Я как раз, за неделю до того, писал для «Опытов» разные размышления, и как раз на эту тему[16]. Он действительно напитал очень многих, но я — признаюсь — все меньше и меньше гутирую[17] эту пищу, да и его самого. Я ему не верю, и мне кажется, что он un auteur curieux[18], в самом высоком смысле, но все-таки только curieux[19]. А о Комаровском, которого плохо помню, вспоминаю, что Гумилев перед самой смертью решил, что это великий поэт, в пику Анненскому, в котором разочаровался[20].

Но, вероятно, это была его очередная блажь. О советских поэтах что же говорить! Они не могут быть поэтами, по крайней мере в печати. По-моему, самый талантливый человек там Сельвинский (если не считать Пастернака), у него есть замечательные строки, и, вероятно, было бы больше, чем строки, если бы это было возможно. Твардовский все-таки на границе каких-то песенок и фельетонов, а Прокофьев мне всегда казался дубиной, но я не ручаюсь за это мнение, и, вероятно, Вы у него нашли что-то, чего я не заметил. Алигер бывает, в женской тональности, очень хороша, но тоже была, а не есть. Еще, конечно, есть многие. Но ни о них, ни их нельзя судить.

Ваши стихи очень хорошие. Особенно «Смутный сумрак»[21], почти сонет, что дает ему особую прелесть. В форме сонета есть что-то гениальноверно найденное, и напрасно русские поэты им пренебрегали. А соединение чинновски-дребезжащих и обманчиво-расстроенных струн с этой формой, хоть Вами и не соблюдаемой, особенно меня задело. Вообще, что мне у Вас нравится, это обманчивая простота и вид мирно спящей кошки, которая вдруг прыгает тигром. Простите, если все это туманно, но и самая мысль моя туманна, и это даже не мысль, а впечатление. Очень хорошо — и неожиданно — хлеб и вино, т. е. евангельская скудость и величье, которую Вы, будто стыдясь, пригрели под конец «розовеющими дровами», образом капризным и неврастеническим[22]. Ну, я лучше кончу, п<отому> что сегодня у меня очевидно в голове туман. В общем, искренно и «не без зависти» — все хорошо, все очень по-своему, и спасибо, что прислали.

Ваш Г. Адамович

Иваск пишет мне, что не знает стихов Брюсова «Цветок засохший, душа моя». Это мои любимые брюсовские стихи, но я боюсь ошибиться, если напишу по памяти. Перепишите ему их откуда-нибудь. Это, конечно, не Блок по звуку и непосредственности, но все-таки лучше всех брюсовских мастодонтов. А на днях я читал «Наполеона» Пушкина[23] — как плохо, кроме двух-трех строк! (Ceci entre nous[24] во избежание упреков в снобизме, достаточно мне надоевших.)

3

4, avenue Emilia с/о Мте Lesell Nice (А. М.) (до начала сентября)

23/VII-53

Дорогой Игорь Владимирович

Простите за молчание. Честное слово — не помню, я ли Вам не ответил, Вы ли мне. Но за что я мог бы на Вас «сердиться», как Вы предполагаете? Я вообще ни на кого больше не сержусь, — не столько по христианской кротости, сколько по равнодушию. А на Вас и подавно.

Спасибо, что написали. С Вашим разбором «Опытов»[25] я в общем согласен. Но только в общем. Никак не могу согласиться с «ценностью» того, что написал Ремизов[26]: это — глупая чепуха, с претензией и хитростями. В Ремизове есть две стороны: одна — страстная, злая, страдальческая, и другая — умиленно-блаженно-приторная. На этот раз он оказался во второй полосе, et c’est a vomir[27].

Конечно, лучше всего в «Опытах» — Поплавский[28]. Это черновик, со всякими срывами, но это гениально-талантливо, и никто сейчас на этом уровне писать не способен. Сирин более блестящ[29], но куда же больше «литература», и даже машина какая-то. Я все хочу о П<оплавском> написать в газете статейку[30], п<отому> что дураки продолжают считать его модной парижской ладушкой, а на деле — была среди нас звезда, которую мы не совсем при жизни оценили (хотя все-таки все знали, что он головой выше других sans exception[31], младших и старших). Головина[32]