Жакерия - [20]

... Не забудьте тогда обо мне.

Симон. Никогда мы тебя не забудем.

Рено. Прощайте же!.. Постойте. (Тихо.) Там у меня собака... позаботьтесь о ней. (Громко.) Прощайте, молодцы! Спасибо Оборотню за помощь.

Симон и Мансель. Прощай, цвет храбрецов! (Убегают.)

Рено. Ну, мой отец...

Аббат. Я духовное лицо... Взгляните на мою тонзуру, господин Оборотень. Вы совершите большое преступление, подняв руку на того, кто посвятил себя богу... О боже! Что он делает?

Рено(отрубив сенешалю голову и взяв ее в руки). Мы поступим с твоим телом, как с телом убийцы. (Аббату.) Идем!

Аббат. Пощадите! Пощадите! Господин Оборотень! Не уводите меня в свою пещеру.

Рено. Мы идем в замок д'Апремона.

Аббат. В замок!..

Рено. Идем со мной.

Аббат. Господи Иисусе! Дева Мария! Я не в силах идти!

Рено. Вот вам моя рука.

Аббат. О небо!.. Я пойду один... Святой угодник Лёфруа! Заступись за аббата твоей обители![58].

Рено и аббат уходят.

КАРТИНА ДВЕНАДЦАТАЯ

Зала в замке Сиварда.

Оруженосец Сиварда, Броун, де Лансиньяк, Д'Акунья.

Оруженосец. Решайте скорее, рыцари! Я обещал моему господину сегодня же принести ответ.

Де Лансиньяк. Так ты говоришь, десять тысяч франков?

Оруженосец. Десять.

Де Лансиньяк. Десять тысяч трехдневных лихорадок этой собаке д'Апремону. Слыханное ли дело — требовать десять тысяч франков выкупа за бедного предводителя вольного отряда, у которого только и есть, что копье да конь?

Д'Акунья. Я отделался пятьюстами флоринов от сира Молеврие, а ведь он любит денежки не меньше других.

Броун. Предводителю следовало бы знать, что у нас нет здесь десяти тысяч франков, которые мы могли бы выбросить за окно.

Оруженосец(Броуну). Он надеялся, что два его благородных друга присоединятся к вам и что-нибудь да сделают, чтобы выручить его из беды.

Д'Акунья. Клянусь святым Иаковом, я люблю Сиварда: доброе копье, добрый товарищ... Но десять тысяч франков — это чертовски дорого.

Оруженосец. Потому-то он и обращается к вам.

Броун. Черт возьми! Зря он не послушался меня, когда я кричал ему, что надо отступать! Но он норовит все делать по-своему!

Оруженосец(д'Акунье и де Лансиньяку). Мой господин полагает, что если каждый из вас одолжит ему тысячу экю...

Д'Акунья. Как! Тысячу экю! Тысячу экю! Да ведь это значит три тысячи франков!

Броун. Ровным счетом!

Де Лансиньяк. Нынче тяжелый год: негодяи прячут деньги так, что и не найдешь. Поживиться нечем.

Д'Акунья. Мой отряд велик. Боюсь, не пришлось бы по недостатку средств распустить половину.

Броун. И мне надо платить моим стрелкам.

Де Лансиньяк. Пьер д'Эстутвиль, этот старый гуляка, третьего дня выиграл у меня две тысячи франков.

Д'Акунья. Кстати, о потерях. Вы ведь знаете моего коня персиковой масти?

Де Лансиньяк. Да.

Д'Акунья. Во время моего последнего набега на Лан мерзавец мельник, у которого мы угнали быков, хватил его вилами по задним ногам. Бедное животное упало, я не мог поднять его, а этот болван набросился на меня с двумя своими товарищами. Пресвятая дева! Они колотили по моей спине, точно по наковальне! К счастью, подоспели мои люди, а то эти подлецы испортили бы мне панцирь.

Де Лансиньяк. А Чендос? Так ведь звали вашего коня?

Д'Акунья. Что делать! Его нельзя было спасти. Я велел снять с него шкуру, и теперь ее дубят, чтобы сделать мне седло. Ах, бедный Чендос! Долго я буду жалеть о тебе!

Оруженосец. Прискорбно, конечно, потерять доброго боевого коня, но вернемся к делу, которое меня сюда привело. Сеньор д'Апремон предложил мессиру Сиварду скостить пять тысяч с его выкупа, если он согласится поступить к нему на службу на год со всем своим отрядом[59]. В случае, если я не добуду денег, мой господин поручил мне спросить вас, мессир Броун, примете ли вы это предложение.

Де Лансиньяк. А! Вот дело и улаживается.

Д'Акунья. Пять тысяч франков за целый год — это слишком мало.

Оруженосец. Ну, так как же, мессир Броун?

Броун. Во-первых, я считаю насмешкой оценивать службу такого отряда, как наш, в пять тысяч франков; во-вторых, я знаю, как в таких случаях происходит дележ добычи: д'Апремону — все, нам — ничего. Наконец, срок перемирия истекает через полгода, и настоящие англичане, как мы, не могут наниматься на год к французскому барону.

Де Лансиньяк. Но Сивард, по-видимому, согласен на такую сделку.

Броун. О, пусть капитан поступает, как ему угодно: пусть идет на службу сам, со своим копьем и с людьми, которые последуют за ним. Что до меня, то, если он будет служить герцогу Нормандскому[60] или его баронам, я перейду к сиру Джону Чендосу, под начальством которого я сражался при Пуатье. За мной пойдут мои стрелки, и тогда Сивард узнает, много ли можно сделать без стрелков. Если бы даже все его латники примкнули к нему, ручаюсь, что без стрелков ему не добыть и тысячи франков в год.

Оруженосец. И это ваш ответ, благородный сир?

Броун. Да, любезный оруженосец. Мне досадно за капитана, но что поделаешь! Если мы как-нибудь захватим французского барона, он пойдет в обмен.

Д'Акунья. Бедняга Сивард! Значит, он остается в клетке.

Де Лансиньяк. Хорошо ли с ним, по крайней мере, обращаются?

Оруженосец. Как с пленным рыцарем — этим все сказано. Барон д'Апремон — знатный сеньор; кухня у него недурна, а вино получше того, что мы пили здесь.