Жак де Моле - [41]

Предохраняет от колдовства и сбривание волос со всех частей тела подсудимого. Это производится на том основании, на каком осматриваются и обыскиваются одежды еретиков. Случается, что подсудимые для достижения упорного запирательства при пытках носят спрятанные не только в одеждах, но и волосах на теле разные суеверные амулеты. Они носят эти амулеты и на таких местах своего тела, которые мы не решаемся назвать из чувства скромности». Так, здесь уже неинтересно, — прервался легат, а затем продолжил: — Вот, что касается лично твоего случая, Бернар: «Способность упорного запирательства имеет троякое происхождение: 1. Она лежит в прирожденной силе характера. Особенно стойкими оказываются те, которые уже не в первый раз допрашиваются под пытками. Суставы их рук входят после пытки на свои старые места столь же скоро, как и выворачиваются при начале пытки. 2. Эта способность зависит также от употребления вышеуказанных амулетов, спрятанных либо в одежде, либо в волосах на теле. 3. Случается, что это упорство зависит от околдования заключенных еретиков другими еретиками, находящимися на свободе». И вот послушай еще:

«Приведем случай, имевший место в епархии Регенсбурга, когда некие еретики, сознавшиеся в своих колдовских преступлениях и брошенные в огонь, не сгорели, а брошенные затем в воду, не потонули. Видя это, духовенство назначило трехдневный пост для всей своей паствы. Вслед за тем было узнано, что указанные еретики потому не могли быть умерщвлены, что у них под мышкой, между кожей и мясом, были вшиты амулеты. Когда же эти последние были найдены, то огонь тотчас же сжег еретиков».

Видишь, мой дорогой Бернар, как эта полезная книга объясняет нам все причины стойкого упорства еретика, которого ты допрашивал. Тебе лишь следует обрить своего тамплиера наголо, обыскать его по части амулетов и избегать впредь смотреть ему в глаза. Считай, что тебя околдовали, и никакой другой причины я здесь не вижу.

— Пожалуй, ты прав. Я прикажу все это проделать с моим подопечным, а заодно попрошу вводить его в камеру суда спиной, чтобы не видеть этих глаз.

Посидев еще немного и повспоминав былые разгульные годы, проведенные вместе на университетской скамье, друзья заметно повеселели и расстались тепло, поцеловав на прощание друг друга в губы, как это делали мучимые ими тамплиеры и как это было заведено повсеместно в то время, когда мужчинам хотелось выразить свои добрые чувства. Но что было дозволено инквизитору, то не позволялось осужденному, обвиняемому в грехе содомии.

Однако на этом вечер не кончился и к Гийому де Ногаре пришли еще трое судей, которые находились также в растерянности и рассказывали об Анри д'Эрсиньи, о Жане де Пари и Ламбере де Туази, которые, несмотря ни на какие пытки, продолжали упорствовать и отказываться признавать выдвинутые против них обвинения.

Ногаре приказал дать передохнуть узникам не более недели, после чего решил сам принять участие в допросе.

В течение недельной отсрочки Гийом не стал беспокоить короля и не доложил ему о четырех рыцарях.

Поразительный успех королевских чиновников, добившихся столь ярких признаний, не мог быть омрачен упорством четырех упрямцев. Ногаре знал, что ему удалось оставить далеко позади честолюбивого камергера Мариньи, которому просто не хватало ума и образования, чтобы стать достойным соперником в борьбе за королевскую любовь. Все, казалось, указывало на то, что дело тамплиеров вскоре будет закрыто. Филипп сам говорил о Рождестве 1307 года как об окончательной дате.

Временное разрешение финансовых трудностей было достигнуто. Королевские чиновники прибрали к рукам владения тамплиеров, что компенсировало утрату самих сокровищ, и теперь эти чиновники были заняты составлением подробных описей имущества обвиненного в ереси рыцарского ордена.

Однако за пределам Франции большая часть христианского мира осуждала происходящее. То, что король Франции являлся внуком Людовика Святого, само по себе отнюдь еще не свидетельствовало о его личной и политической честности и порядочности, особенно если вспомнить нападение на папу в Ананьи или же вопиющие факты давления, которое Филипп оказывал на конклав перед выборами Климента V.

Более того, финансовые проблемы французского монарха вряд ли были для кого-то секретом. Самовластный захват чужих владений, массовая «порча денег», невыносимые и незаконные поборы — вот что характеризовало его правление.

30 октября, то есть за 10 дней до начала допроса четырех рыцарей, решивших любой ценой отстоять свою честь и честь ордена, король Англии Эдуард II ответил на письма Филиппа относительно арестов тамплиеров следующим образом: он и его совет находят обвинения в «мерзкой ереси», выдвинутые против ордена, достойными «всяческого удивления», а испанский король Хайме II Арагонский писал, что послание Филиппа вызвало у него «не просто удивление, но и тревогу», потому что орден тамплиеров до сих пор оказывал христианскому миру поистине неоценимые услуги в борьбе с сарацинами. Ни один монарх пока не был готов последовать примеру Филиппа.

В этой обстановке докладывать королю о том, что не все тамплиеры сознались в своих прегрешениях, Ногаре не решился. По его мнению, ему отныне следовало самому взяться за дело. Ногаре нравилось, что его король, внук Людовика Святого, не найдя поддержки у христианских монархов, начал искать ее среди известных людей, которые если и не исповедовали прямой ереси, то, по крайней мере, были очень близки к ней. Так, Филипп Красивый неожиданно обратился с письмом к известному каталонскому доктору медицины Арнольду де Вилланова, активно поддерживающему учение францисканцев-спиритуалов о неминуемом конце света и создании на земле нового утопического общества, в котором Дух Святой уничтожит совершенно разложившуюся, пришедшую в упадок Римскую церковь. По его мнению, в сентябре 1307 года, когда и было принято решение об аресте храмовников, Господь решил начать преображение рода человеческого, раз уж даже сами христиане вопиющим образом стали отрекаться от веры в существование Иисуса Христа и мечтать лишь об удовольствиях, богатстве и славе, испытывая не более религиозного рвения, чем варвары или язычники.