Жак де Моле - [40]

С помощью «дочери мусорщика» признания выколачивались даже у самых стойких еретиков, и не дольше, чем за сорок минут. Кровь от такого противоестественного сжатия начинала хлестать из ноздрей, рта, из заднего прохода, из-под ногтей пальцев рук и ног. В считанные минуты человек начинал сочиться, как рассохшаяся бочка, и все пять литров отпущенной ему природой крови могли вытечь, как виноградный сок под хорошим гнетом.

И из этой мясорубки с честью смогли выйти лишь четыре рыцаря. Вот их имена: Жан де Шатовийяр, Анри д'Эрсиньи, Жан де Пари и Ламбер де Туази. Известно, что их допрашивали 9 и 15 ноября, причем допрашивали с пристрастием. Но ни один из рыцарей так и не произнес признания. Именно эта четверка и показала своим мучителям, что такое настоящий рыцарь Храма. Эти люди смогли одержать первую победу над сворой королевских законников. Их мужество внесло смятение в ряды инквизиторов.

В составе суда находился старый знакомый Гийома де Ногаре Бернар Ги. После первого допроса, который состоялся 9 ноября, Бернар пришел к Ногаре, молча сел в кресло и долго смотрел в одну точку, слегка раскачиваясь из стороны в сторону.

Ногаре ни разу еще не видел своего друга в таком состоянии. Часы, проведенные в подвале, подействовали на члена инквизиторского суда крайне удручающе. Это Бернару Ги принадлежали слова, что если внешние доказательства вины недостаточно ясны, то душа инквизитора должна страшно мучиться. Наверное, Бернар и испытывал сейчас подобную душевную муку.

Он жесточайшим образом наказал сегодня человека, заставив его терпеть боль, которую мог вынести только святой, а в результате подозреваемый так и не был уличен в ереси, несмотря на все старания инквизиции. Получалось, что преступник не тамплиер, а сам инквизитор, раз Господь столь явно дал понять сегодня, что этот несчастный вполне может быть причислен к лику святых, раз смог выдержать все пытки и пройти вслед за великомучениками их тернистыми тропами. В этой ситуации инквизитор сам становился еретиком и, следовательно, бросал вызов Богу. Бернар страдал от осознания собственного бессилия и охвативших его душу сомнений.

— Знаешь, Гийом, — казал он, не глядя на де Ногаре, — он вел себя как святой. В конце допроса, когда мы превысили положенный по уставу час пыток и, чтобы добиться признаний, решили немного поджарить еретику пятки, то он так посмотрел на меня… Помню, заковали его в колодки, смазали подошвы жиром и подожгли. Я видел, Гийом, понимаешь, сам видел, как кожа покрылась волдырями и начала лопаться, а он даже не потерял сознания, он не издал ни единого звука, ни единого вопля, хотя перед этим целый час провисел на дыбе. Он просто смотрел, смотрел нам всем в глаза. И мне стало страшно, Гийом, понимаешь, страшно. Страшно и стыдно.

— Ты ведешь себя как баба. Это еретик, а не святой! Просто он оказался более стойким, чем другие, и больше ничего. Когда его подправят немного костоправы и лекари, мы вновь примемся за дело. На «кобыле» он вряд ли будет долго упорствовать. А мало покажется, так я его сам запихну в «дочь мусорщика», да в придачу примерю на него «испанский сапог».

— Нет, Гийом, боюсь, что он способен выдержать и такое. Я начинаю думать, не ошиблись ли мы с самого начала. Ведь в руки инквизиции попали не мелкие сошки, а храмовники. У нас до этого не было подобных дел. Не спорю, вся эта мелкая сволочь признается и припадает к нашей груди с готовностью раскаявшихся деревенских девок, которые отдались какому-то увальню из простого любопытства и затем прибежали исповедаться. Согласен даже и с тем, что признание самого Магистра обнадеживает в правильности принятого решения. Но ведь Господь готов был пощадить город, даже если бы там нашелся хотя бы один праведник. Может быть, мы столкнулись именно с таким случаем. Может быть, сегодня я пытал праведника, который один способен оправдать весь орден, несмотря даже на слабость Магистра?

— Хочу напомнить тебе, — спокойно заметил Ногаре, — об одиннадцатом акте судьи.

— Отлично помню. В нем рассказывается, как продолжать пытку в затруднительных ситуациях, о признаках, по которым судья узнает еретика и ведьму, и о том, как он должен защищать себя от колдовства.

— К сему добавляются разъяснения о том, как надлежит сломить запирательство обвиняемых, — внушительно добавил Ногаре. Подойдя к книжной полке, королевский легат достал увесистый том и вслух зачитал оттуда: — «Во время допроса под пытками еретики и ведьмы особенно способны околдовывать, как это видно из практики. Нам известны случаи, когда еретики, взглянув первыми на судью и его заседателей, приводили их в такое состояние, что сердца их теряли свою суровость по отношению к обвиняемым, и последние вследствие того бывали выпускаемы на свободу. Итак, когда обвиняемый вводится в камеру суда, нельзя позволять ему войти лицом вперед. Его следует вводить лицом назад, спиной к судьям. При допросе защищай себя крестным знамением и мужественно нападай на еретика. Так с Божьей помощью будут сокрушены силы старого змия. Пускай никто не сочтет за суеверие то, что еретика вводят в камеру суда задом наперед. Ведь канонисты признают допустимым противодействовать суетности суетными средствами.