Зейнаб - [36]

Перебирая в памяти знакомые супружеские пары, Хамид пытался найти таких супругов, кому законная связь подарила бы блаженство, о котором они мечтали до брака. Но факты лишь подкрепляли его новые убеждения. Он уже не видел в браке ничего, кроме оков, на которые люди соглашаются лишь потому, что так поступали их отцы и деды. Это касается всех — богатых и бедных, ученых и невежд. Все придерживаются этого обычая. Время сделало институт брака таким же священным, как и все древние установления, а люди оказались настолько глупы, что усмотрели в нем нечто прекрасное.

Вот почему воспоминания Хамида об Азизе стали блекнуть день ото дня. Если даже образ ее и являлся ему, то он уже не волновал Хамида как прежде. Теперь мечты эти приобрели расплывчатые, неясные очертания. Какое‑то беспокойство закрадывалось в душу. Хамид жаждал избавиться от него и старался отвлечься. Воспоминания о Зейнаб всегда были тесно связаны с представлениями о сладостных часах уединения среди величавой природы; когда птицы пели им свои нежные песни, которые соединяли молодых людей узами любви.

Однажды, вернувшись с занятий, Хамид снял свой костюм и облачился в обычную домашнюю одежду: белую галлабию и белую ермолку. Он сидел, задумчиво попивая кофе, вдруг мальчик-слуга доложил о приходе гостей. И сразу же целая ватага друзей с хохотом ввалилась в комнату.

— Здравствуй, отшельник!

— Здравствуйте! Дай вам бог всего хорошего! Что случилось? Эй, мальчик, принеси‑ка еще кофе!

— Знаешь, мы вчетвером встретились совершенно случайно и решили навестить тебя, чтоб немного развлечься. Ты что‑то последнее время, словно философ, все норовишь остаться в одиночестве, избегаешь нас. Что все это означает? Послушай‑ка! Завтра женится Асад‑эфенди! Пойдем на свадьбу?

— Женится? Зачем? Вот несчастный!

— Ну — ну! Брось философствовать, дорогой! Как это — зачем? Клянусь аллахом, разве это не счастье?

Вошел слуга с подносом, на котором стояли пять чашечек ароматного кофе. Гости принялись угощаться. Али‑эфенди вынул из кармана сигарету и закурил. Шейх Халил, студент богословского факультета, тут же попросил у него сигаретку. Али‑эфенди протянул ему пачку, но Хасанейн перехватил ее со словами:

— Упаси аллах! Вечно эти студенты-богословы попрошайничают! Послушай, шейх Халил, а какое отношение ты имеешь к курению? Нюхай лучше свой табак!

Эти слова разъярили шейха, и он, отпустив поводья своего красноречия, принялся яростно защищать нюхательный табак. Восхваляя этот черный порошок, он не забыл ни одной аллегории, ни одной метафоры, иносказания или метонимии… И наконец, чтобы на деле доказать истинность своих слов, он хлопнул рукой по карману, вытащил оттуда маленькую черную табакерку, три раза стукнул по ее крышке согнутым указательным пальцем, важно и неторопливо открыл табакерку и взял щепоть табаку. Потом он немного наклонил голову, средним пальцем закрыл себе одну ноздрю и сделал глубокий вдох. Набив вторую ноздрю, он сильно втянул носом и опустил табакерку в карман. Затем вынул синий носовой платок, развернул его и стал ждать, когда воспоследует сладостное чиханье.

Все это время Хамид сидел молча, опустив глаза. Когда друзья немного поутихли, он все‑таки не удержался от восклицания:

— Значит, наш друг Асад завтра женится. Вот бедняга!

— Почему ты так сокрушаешься о нем? — спросил Али‑эфенди.

Шейх Халил громко чихнул и наставительным тоном произнес:

— Посланник аллаха, да благословит и приветствует его аллах, говорил: «Сходитесь с женами и размножайтесь, и в судный день я буду гордиться вами перед другими народами!»

Но Хамид уже сел на своего конька.

— И зачем только люди женятся? — воскликнул он. — Уж не затем ли, чтобы обрести в браке счастье? Называя холостую жизнь трудной, обременительной, они стремятся заменить ее другой, наивно полагая, что эта новая жизнь будет лучше прежней. В первые дни супружества они еще находятся под влиянием собственных заблуждений, но вскоре истина открывается им, и тогда наступает позднее раскаяние.

Я не знаю человека, который бы после женитьбы обрел то счастье, о котором мечтал. Супружеская жизнь низвергает человека в пропасть вечного страдания. Взгляните на детей! Со дня рождения испытывают они всяческие горести. Как тут не пожалеть их, не оплакать сам факт их рождения? Да и в последующей жизни они не менее несчастны. Наши отцы и деды постоянно твердят нам о том, что дни, пока мы юны, — лучшие дни нашей жизни, что молодость — весна жизни. Но если теперь я переживаю весну, а дни мои все равно полны горечи, то, клянусь аллахом, какое жалкое, беспросветное существование ждет меня впереди! Если юношу терзает мысль о смерти, то разве в старости не будет он думать об этом каждый день и час? Или же старики хотят, чтобы мы признали за ними необыкновенную храбрость?

Хамид произнес эту тираду печальным тоном, в котором звучало искреннее страдание. Быстрее всех присутствующих нашелся Хасанейн.

— Мне кажется, друг, — сказал он, — что мы сами потеряли вкус к жизни, превратив все земные радости в несчастья и беды. Я полагаю, что и ты мог бы чувствовать себя вполне счастливым с первого до последнего дня своей жизни, если бы жил в кругу иных людей, чем наши соотечественники, которые отреклись от земных радостей, всем пренебрегают, на все взирают холодным, бесчувственным оком, с застывшим сердцем, которое не в состоянии растрогать никакая красота. Мы отстоим далеко от реальной жизни, всего боимся. Мы отказываемся наслаждаться окружающим миром, а это неотвратимо разъедает нам душу. Если в жизни мы сталкиваемся с фактами, которые противоречат нашим представлениям, то спешим объявить, что они увлекают нас в пучину ошибок и заблуждений. Вот что накладывает на наши лица печать горечи и страдания.