Зерна гранита - [73]

В ту же ночь было совершено еще одно чудовищное преступление. Национальная гвардия окружила Уиуили, где жили солдаты армии Сандино и их семьи, и зверски расправилась со всеми. Некоторые историки пишут, что тогда было убито 300 мужчин, женщин и детей. А Висенте Сейенес утверждает, что погибших во много раз больше, так как необходимо иметь в виду и убитых в Хинотеге, где гвардейцы даже не потрудились закопать трупы и «в течение 24 часов вороны, собаки и свиньи из окрестных мест угощались человеческим мясом».

Никарагуа осиротела. Вся страна была залита слезами.

Время приближалось к полуночи. Карлос Гайо, который мне рассказал обо всем этом, закончил словами:

— Власть, грабеж и преступления слились воедино. В течение четверти века около 25 тысяч сыновей Никарагуа орошали своей кровью родную землю, которую бессовестно и нагло топтал агрессор. И кульминацией этой народной муки была та страшная потеря. Злодейство, предательство и его неизменный спутник коварство сотворили то, что недостижимо ни оружию, ни силе…

Мы молча застыли на несколько минут, потом так же молча встали. Люди разошлись. А я остался один. Нет, неправда, не один, а с памятью о Сандино. Она навсегда вошла в мое сердце, как и память о Левском и Ботеве.

Спокойной ночи тебе, а я, как видно, еще долго буду бодрствовать. После всего, что услышал, трудно заснуть.

6

С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ я едва дождался рассвета. Спать совсем не хотелось. В комнате передо мной сидел Сандино. Оказывается, нет необходимости десятки лет жить вместе с человеком, чтобы он стал тебе близким. Знаю многих, которые прожили всю семейную жизнь вроде бы в согласии, но так и остались друг для друга чужими. Важно почувствовать человека, понять его сердце, чтобы он навсегда остался в тебе. Недавно я где-то прочитал, что дерзновенная мысль и человеческий дух неподвластны времени, они сильнее его. Они вечны. И дух, и человеческая мысль властвуют в неизмеримых просторах времени. Тленное не имеет над ними власти. Тленное не имеет власти над Сандино. Он жив не только в сердцах никарагуанцев, но и в моем сердце, в сердце болгарина.

Мысли о нем не покидали меня. Сегодня выходной день. Не раздумывая, решил пойти к моему другу Доминго. Он много раз приглашал меня в гости, но я все не мог найти времени. Что меня побудило сегодня пойти к нему — захотелось просто встретиться с ним или вновь вернуться с его помощью в близкую историю, в которой, как огромное солнце, светит образ Сандино? Пожалуй, и то, и другое.

Недалеко от квартала, в котором я жил, находился памятник. Обычно я, занятый своими мыслями, проходил мимо, но на этот раз остановился, так как увидел детей, которые вырывали сильно разросшуюся траву, чтобы лучше было видно имена, выбитые на плите. Я замедлил шаги. Этих имен я не знал.

В «Репортаже с петлей на шее» великий сын чешского народа Юлиус Фучик завещал нам:

«Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас. Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях, творивших историю. Я хотел бы, чтобы все знали, что не было безымянных героев, а были люди, которые имели свое имя, свой облик, свои чаяния и надежды, и поэтому муки самого незаметного из них были не меньшие, чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же эти люди будут всегда близки вам, как друзья, как родные, как вы сами!»

Эту простую истину нельзя забывать. Это огонь, который не должен угаснуть. Я не задержался около детей, а, напротив, ускорил шаги, потому что все острее ощущал необходимость повидать человека, с которым мог бы наговориться от души.

Доминго, сидя в кресле-качалке, читал газету. Увидев меня, он придержал обеими руками протезы, чтобы не подвели его, и встал.

— Настоящий друг выбирается по сердцу, а не по глазам и улыбкам, — сказал он.

Мы по-братски обнялись.

Он и его жена засуетились, не зная, куда меня усадить и чем угостить. Приняли как желанного и долгожданного гостя. Я бросил взгляд на газету, которую читал Доминго. Заметил, что в ней он обвел черным карандашом несколько строчек. Захотелось их прочитать, но Доминго меня опередил, объяснив:

— В наш отряд пришел шестнадцатилетний юноша. Был он молчаливым, со злым взглядом и хмурым лицом. Многие товарищи пытались его разговорить, но он упорно отмалчивался, оставался наедине со своими мыслями. Через неделю завязалась перестрелка с сомосовскими бандитами. Схватка была жестокой. Юноша, которого прозвали Молчуном, ни на минуту не прекращал стрельбу. И почти каждый его выстрел достигал цели. К вечеру мы отбили шакалов. Улеглись, поджав усталые руки и ноги. Юноши среди нас не было. Нашли его рядом с одним из погибших наших товарищей. Молчун плакал. Они не были знакомы. Ни разу даже словом не обмолвились, но Молчун его полюбил. Позже мы узнали, что сомосовцы изнасиловали его сестру, утопили в реке брата, а мать его от горя сошла с ума. Может ли такой человек смеяться да болтать о пустяках?! Но сердце его оставалось преисполненным любви к людям, поэтому для каждого из нас он стал настоящим другом.