Зеркальщик - [55]

ВЕНЕЦИЯ

Построенный на сотне маленьких островов, населенный ста девяноста тысячами людей, этот город царит на всем Средиземноморье. Управляет республикой дож, за которым все же стоит могущественный Совет Десяти — верховный орган правосудия. Только что, после тридцатилетнего строительства, окончен Дворец дожей, достойный восхищения центр власти Серениссимы.[3]

Глава VII Тень преступления

В палаццо Агнезе на Большом Канале, который обвивает город лагун подобно трепещущей шелковой ленте, немая дочь зеркальщика пользовалась всеобщим расположением, и в первую очередь расположением Ингунды Доербек, жены судовладельца. Ингунда так сильно стала доверять Эдите, как никому еще не доверяла в этом большом и жутком доме. Даже мажордом Джузеппе не знал многого о частной жизни своей госпожи. Несмотря на немоту Эдиты женщины прекрасно понимали друг друга, и иногда было достаточно взгляда одной, чтобы пояснить что-либо другой.

У Ингунды Эдита чувствовала себя в безопасности — в безопасности от Мейтенса, появления которого она по-прежнему опасалась, в безопасности от своего отца, который, как она думала, теперь, когда расстроилась желанная свадьба с Мейтенсом, продаст ее первому встречному. Беспокоится ли отец о ней — об этом девушка не думала. Прошедшие недели, когда ей впервые в жизни пришлось принимать самостоятельные решения, укрепили веру Эдиты в себя и наполнили доселе не изведанным ощущением полноты жизни.

Все это, а также рискованное бегство из Константинополя изменили дочь зеркальщика даже внешне. Из юной миловидной девушки она превратилась в женщину. Теперь Эдита, по желанию своей госпожи, одевалась по венецианской моде — в яркие платья с узким поясом. Волосы, завязанные на затылке, девушка прикрывала вуалью. Эдита нравилась себе, когда гляделась в большое зеркало, висевшее на стене в спальне Ингунды.

Никому кроме Эдиты нельзя было входить в спальню госпожи, где окна с острыми арками выходили на канал. С одной стороны стена открывалась в гардеробную, где было больше нарядов, чем Ингунда Доербек могла надеть за один месяц, у противоположной стены находилась постель, где могли свободно разместиться четверо. С потолка свисал синий, расшитый золотом балдахин и шторы в том же стиле, собранные над головой в подобие облаков.

Поскольку Эдита была обязана поддерживать в порядке спальню госпожи, она не могла не заметить, что Ингунда и Даниэль Доербеки хотя и жили в одном доме, но не делили ложе. У судовладельца и его жены были очень странные отношения, заключавшиеся в том, чтобы через третьих лиц передавать друг другу сообщения. Хоть супруги Доербек иногда, по особым случаям, появлялись на людях вместе, дома они не разговаривали. И чем дольше наблюдала Эдита за ними обоими, тем больше понимала, как сильно Ингунда и Даниэль ненавидят друг друга.

Можно было заподозрить, что оба выродка, спрятанные на нижнем этаже палаццо Агнезе, внесли свой вклад во взаимную ненависть, но настоящая тайна оставалась неизвестной. Даниэль Доербек постоянно занимался своими делами в гавани и на складах на Канале ди Сан-Марко. В остальном же судовладелец жил очень замкнуто в своих комнатах на третьем этаже палаццо, входить в которые Эдите, равно как и всем остальным слугам женского пола было строжайше запрещено. Ходили слухи, что за запертыми дверями Доербек держит любовниц.

Что касается Эдиты, то ее мало интересовала жизнь господина. Девушка против воли стала спутницей гордой жены судовладельца, которая отнюдь не ограничивалась посещением рынков на Риальто и церквей Сан Джакомо или Сан Кассиано. Поскольку Ингунда была уверена в молчании Эдиты, она брала камеристку с собой в находившийся неподалеку кампо Сан Кассиано — место, куда ни одна порядочная женщина не пошла бы по доброй воле. На этой площади в любое время дня и ночи можно было встретить бесконечное множество красоток: неаполитанок с черными локонами, африканок с кожей цвета эбенового дерева, с золотыми браслетами на руках и ногах, похожих на детей китаянок и гордых венецианок в кричащих одеждах, которые предлагали свои услуги вовсе не из-за нужды, а исключительно ради развлечения. Они гордо вышагивали в своих «чиоппини», деревянной обуви, высотой иногда до половины локтя, в которых женщины казались выше и стройнее. Чем выше туфли, тем благороднее их владелица. Некоторые венецианки брали с собой служанок, которые поддерживали хозяек под руку, чтобы те не упали.

К числу этих женщин принадлежала и Ингунда Доербек. Эдита быстро смекнула это, когда хозяйка после короткого обмена фразами с мужчиной отослала ее домой. Это неожиданное свободное время Эдита использовала для того, чтобы при помощи жестов пообщаться с Джузеппе, причем ее в первую очередь интересовала судьба запертых детей Доербеков. Таким образом Эдита узнала, что одному было шестнадцать, второму — восемнадцать и что они слабоумные от рождения. Родители скрывали их появление на свет, и, поскольку детей не крестили, у них не было даже имен. Словно их вообще не существовало.

После того как первоначальное недоверие прошло, Эдита призналась Джузеппе, что регулярно навещает выродков на первом этаже. Благодаря этому ей удалось в первую очередь завоевать симпатию юноши, который поначалу встречал ее собачьим лаем, но однажды его искаженные черты сложились в трогательную улыбку. Конечно же, ни Доербек, ни его жена не должны были знать об этих тайных встречах.