Зеркало вод - [62]

Наблюдая за Жюдит, Ирен видела, что та готова разрыдаться.

Оба они — Жюдит и Аргентинец — становились весьма обременительной для общества парой. Их все чаще и чаще встречали в каком-нибудь укромном уголке, обнявшихся, казалось, со страстью отчаяния.

— Он так несчастен! — говорила молодая женщина, возвращаясь к подругам. — Он сказал, что до встречи со мной его ни на минуту не покидала мысль о смерти. Я спасу его!

— Опять ты связалась с чокнутым, — упрекала ее Моника. — Что это тебе даст? Новые удары? Скоро ты обнаружишь, что он невыносим, склонен к самоубийству, пьяница и еще бог знает что. Ты сломаешься, и нам придется собирать тебя по кусочкам.

— Но я люблю его, — возражала Жюдит, — и он меня любит.

— Когда ты разыгрываешь героиню трагедии, ты пугаешь меня. Я чувствую себя гораздо спокойнее, когда ты изображаешь клоуна. Прежде всего кто он по профессии, этот твой полуаргентинец?

— Профессия? Кажется, его мать из аристократического рода. Вы удивитесь, когда узнаете, что он вовсе не интеллектуал, но он человек серьезный. Он торгует винами. Вы бы сами ни за что не догадались!

— А Крике? — спросила Ирен. — На этот раз ты окончательно решила его бросить?

Жюдит пожала плечами.

— Он принес мне столько страданий. А мой Аргентинец добрый.

— Но ненормальный.

Ирен не могла избавиться от мысли, что роман Жюдит разворачивается на виду у всех, и корабль — не самое подходящее для этого место. Здесь негде уединиться. «Сан-Хосе» не так просторен, чтобы можно было найти укромный уголок, а запереться в каюте почти невозможно. Пришлось бы посвятить в тайну слишком многих. Она и сама сталкивалась с подобной проблемой. На этом маленьком судне любовь должна была либо оставаться платонической, либо стать извращенной.

С наступлением вечера Ирен испытывала почти болезненную потребность остаться наедине с актером. Она увлекала его на палубу, подальше от посторонних глаз. Сидя на скамейке или стоя у борта, опершись на поручни, они смотрели, как оранжевое солнце стремительно опускается в океан. Проходило еще несколько минут, и наступала темнота.

— У меня на родине, — сказала Ирен, — темнота надвигается постепенно и никого не пугает. Здесь же она обрушивается, словно беда!

Наконец «Сан-Хосе» прибыл на последний остров. Пристани тут не было, и поэтому судно не могло пришвартоваться. За пассажирами прислали большие лодки. Море в этот день было неспокойное, и, несмотря на помощь моряков, прыгнуть со ступенек корабельного трапа в лодку оказалось совсем непросто. С помощью лебедки в лодку перенесли корову. До этого никто и не подозревал, что на «Сан-Хосе» находится корова. Ремни подхватили ее под живот, и она беспомощно дрыгала в воздухе ногами, пока ее не опустили в лодку. Она закончит тут свои дни, а до той поры будет щипать лишайники этого мрачного острова, затерянного на краю света.

Деревня стояла на вулканическом туфе — несколько неровных улиц, на которых то и дело подворачивались ноги, низенькие домишки. На пороге домов — невыразительные фигуры в черном. Мужчины курили трубки. Женщины скрывали лица под черными покрывалами. Те, что удавалось рассмотреть, оказались необычными: глубокие глазницы, выступающий вперед подбородок, безобразный рот. У многих мужчин были седые растрепанные бороды. Казалось, деревня населена слабоумными, что было вполне реально при этой изолированности от мира, которая неизбежно вела к кровосмешению. В небе летали вороны и чайки.

Туристам с гордостью объяснили, что остров этот счастливый, поскольку здесь нет ни жандармов, ни тюрьмы, ни врача.

— На этом прокаленном солнцем островке осталось в живых лишь несколько рыбаков-недоумков, для которых еда и здоровье — единственная радость, — сказал адвокат.

Спеша поскорее покинуть мрачный островок, «Сан-Хосе» двинулся в обратный путь, перебирая, словно четки, все те же острова, которые пассажиры отсчитывали теперь в обратном порядке.

— До чего же хорошо шагать по городу, — сказала Ирен.

Они только что снова вернулись на большой остров, где находился крупный порт. Туристы — и Хосе, и французы — разбрелись кто куда. Одни небольшими группами гуляли по улицам, другие взяли такси и отправились на экскурсию. Ирен и актер шли вдоль старых, обветшавших особняков, построенных в колониальном стиле. На первом этаже расположились лавчонки. Деревянные балконы давно лишились своих искусно выточенных балясин. Из каменных ниш исчезли статуи, а те, что остались, были изуродованы.

Отправляясь на прогулку, Ирен надела свое самое нарядное платье — в зеленую и голубую полоску.

Еще вчера актер с таинственным видом отозвал свою подругу в сторону и попросил не покидать его, пока они будут в этом порту, — пусть остальные займутся своими экскурсиями. Он был похож на ребенка, затаившего какое-то лукавство.

— Какую шутку ты решил со мной сыграть?

— Никакой.

— Куда же ты тащишь меня?

— Я хочу повидать друга, с которым встречался, когда мы были здесь в первый раз.

И он действительно постучал в дверь старого особняка кожаным молотком, настолько истершимся и старым, что невозможно было определить, что он изображал: голову льва или какого-то другого животного.